Г трубецкой. Декабрист С.П. Трубецкой. Дом-музей Трубецких в Иркутске

2.3.3.1. Князь Сергей Петрович Трубецкой (29 августа (9 сентября) 1790, Нижний Новгород — 22 ноября (4 декабря) 1860, Москва) — участник Отечественной войны 1812 года, полковник, дежурный штаб-офицер 4 пехотного корпуса (1825), несостоявшийся «диктатор» декабристов.

Из рода князей Трубецких, правнук генерал-фельдмаршала Никиты Юрьевича Трубецкого . Сын князя Петра Сергеевича Трубецкого (1760—1817) и светлейшей княжны Дарьи Александровны Грузинской (ум. 1796).

Н. А. Бестужев Портрет Трубецкого Сергея Петровича (1790—1860) Бумага, акварель. Начало 30-х годов XIX века

Первоначальное образование получил домашнее — его учителями были приглашённые преподаватели нижегородской гимназии, а также немецкий, английский и французский учителя. В шестнадцать лет переехал в Москву, слушал лекции в университете, одновременно с этим проходил на дому курсы математики и фортификации. Образование продолжил в Париже.

Начал службу в чине подпрапорщика Семёновского полка, через два года произведён в прапорщики, в 1812 году в поручики. Участвовал в сражениях при Бородине, Малоярославце, Люцене, Бауцене, Кульме. В сражении под Лейпцигом ранен в ногу. Во время войн с Наполеоном обратил на себя внимание своей храбростью.

По возвращении из-за границы Трубецкой вступил в масонскую ложу «трёх добродетелей», в 1818—1819 годах был в ней наместным мастером, затем почётным членом. Трубецкой вместе с Александром и Никитой Муравьёвыми, И. Д. Якушкиным, С. И. и М. И. Муравьёвыми-Апостолами пришли в 1816 году, к мысли о необходимости образования тайного общества, которое и составилось в феврале 1816 года под названием «союза спасения» или «истинных и верных сынов отечества»; устав его написал Павел Пестель. Во внешних приемах этого общества чувствовалось ещё влияние масонства.

Сергей Петрович Трубецкой. С миниатюры работы Ж.-Б. Изабэ. Начало 1820-х гг. ВМП, СПб

По показанию Трубецкого, члены «союза спасения» преимущественно говорили «об обязанности подвизаться для пользы отечества, способствовать всему полезному если не содействием, то хотя изъявлением одобрения, стараться пресекать злоупотребления, оглашая предосудительные поступки недостойных общей доверенности чиновников, особенно же стараться усиливать общество приобретением новых надежных членов, разведав прежде о их способностях и нравственных свойствах или даже подвергнув их некоторому испытанию».

Вскоре (в конце 1817 года) «союз спасения» был преобразован и получил название «союза благоденствия», первая часть устава которого была составлена Александром и Михаилом Муравьёвыми, П. Колошиным и князем Трубецким, причем они пользовались уставом немецкого тайного общества «Тугендбунд». Немецкий устав настаивал на освободительных мерах относительно крестьян и требовал, чтобы каждый вступающей в союз обязался в течение того же хозяйственного года освободить своих крестьян и превратить находящуюся в пользования крестьян землю, обремененную барщиной, в свободную собственность, которая могла бы дать им достаточное пропитание. В русском уставе помещикам рекомендовалось только человечное отношение к крестьянам, забота об их просвещении и, в случае возможности, борьба со злоупотреблениями крепостным правом.

С.П. Трубецкой. С рисунка неизвестного художника. 1819-1822 гг. Государственный Эрмитаж .

Проект второй части устава «союза благоденствия», написанный Трубецким, не был одобрен коренною управою общества и впоследствии уничтожен. Трубецкой вербовал в члены общества даже людей, мало ему знакомых. Так, в 1819 году он обратился к Жуковскому, но тот, возвращая ему устав, сказал, что он «заключает в себе мысль такую благодетельную и такую высокую, что он счастливым бы себя почел, если бы мог убедить себя, что в состоянии выполнить его требования, но что, к несчастию, он не чувствует в себе достаточной к тому силы». Напротив, Н. И. Тургенев принял предложение Трубецкого.

4 марта 1819 года Трубецкой был произведён в капитаны, а спустя два месяца он был назначен старшим адъютантом Генерального штаба. 21 января 1821 года «с оставлением в прежней должности» Сергея Петровича перевели в Преображенский полк, где 1 января 1822 года, он получил звание полковника.
26 июня 1819 года, воспользовавшись болезнью двоюродной сестры Елизаветы Борисовны Куракиной , урождённой Голицыной (1790-1871 гг.) С. П. Трубецкой вызвался сопровождать её в Париж. Однако, имеется свидетельство М. П. Бестужева-Рюмина о том, что целью поездки была встреча с известными «публицистами», с которыми Трубецкой советовался «об основаниях представительного порядка», разработанных тайным обществом.
В Париже он поселился в доме ещё одной своей двоюродной сестры Татьяны Борисовны Потёмкиной , урождённой Голицыной (1797-1869 гг.), где прожил до сентября 1821 года.

Татьяна Борисовна Потёмкина, ур. Голицына, двоюродная сестра С.П. Трубецкого. Неизвестный художник. Местонахождение оригинала неизвестно. Публикуется по: Русские портреты, т. 3, л. 16.

Время пребывания Трубецкого во Франции совпало с революционными событиями в Европе. Живя в Париже и бывая в Лондоне, Трубецкой был как бы непосредственным очевидцем их. Нет сомнений, что за границей Трубецкой с большим вниманием и заинтересованностью следил за ходом развивающихся событий, и, конечно, они будили надежды на зарождение подобной ситуации в России. Не случайно по возвращении в Россию в сентябре 1821 года, узнав, «что общество оставленное мною, разрушилось и что частично перешло на юг», он, оставаясь убеждённым «в доброте конституционной монархии», включился по восстановлению и активизации деятельности нового тайного общества.

Происхождение, личные качества, успехи на службе, многочисленное влиятельное родство открывали перед Трубецким блестящую карьеру. Его положение ещё более укрепилось после венчания 5 мая 1821 года, в русской церкви во имя Апостолов Петра и Павла при российском посольстве на rue de Malte в Париже, на Екатерине Ивановне Лаваль, старшей дочери управляющего 3-й экспедиции Коллегии иностранных дел, действительного тайного советника, камергера и церемониймейстера двора, графа Жана-Франсуа (Ивана Степановича) Лаваля.

Екатерина Ивановна Трубецкая (родилась 27 ноября 1800 года) (Фототипия с утраченной акварели работы неизвестного художника 1820 года, Ялуторовский музей памяти декабристов)
Дочь французского эмигранта, члена Главного правления училищ, позднее — управляющего 3-й экспедицией особой канцелярии Министерства иностранных дел Ивана Степановича Лаваля и Александры Григорьевны Лаваль (урождённой Козицкой) — наследницы капиталов И. С. Мясникова , хозяйки известного петербургского салона.

Граф Иван Степанович Лаваль (1810-е)
Граф Иван Степанович Лаваль (Jean Charles François de Laval de la Loubreriede или la Valle; 1761—19 апреля 1846) — французский эмигрант, приехавший в Россию в начале Французской революции.
Женившись в 1799 году на одной из наследниц мясниковских миллионов, Александре Григорьевне Козицкой, дочери Г. В. Козицкого, бывшего статс-секретаря Екатерины II, и Е. И. Мясниковой, он сделался богатым человеком. От её родителей унаследовали имения и крепостных в Пензенской и Владимирской губернии, горнодобывающий Воскресенский завод на Южном Урале.

Pierre-Narcisse Guérin (1774-1833) Александра Григорьевна Лаваль (1772-1850) (1821)
Старшая дочь статс-секретаря Екатерины II Григория Степановича Козицкого в браке с Екатериной Ивановной, дочерью известного богача Ивана Семёновича Мясникова. Выросла в роскоши, в семье, кичившейся своим богатством.
В возрасте 26 лет, уже после свадьбы младшей сестры Анны с князем А. М. Белосельским-Белозёрским , влюбилась в французского эмигранта Ивана Степановича Лаваля, служащего министерства иностранных дел. Мать, Екатерина Ивановна, хотя и была сама малообразованная дочь волжского паромщика-старообрядца, согласно семейному преданию, воспротивилась столь неравному браку. Однако влюблённая Александра написала всеподданейшую просьбу и опустила её в специальный ящик, поставленный у дворца императора Павла I.
Павел пожелал разобраться в прошении и потребовал разъяснений от Екатерины Ивановны. Та причиной отказа на брак дочери назвала, что Лаваль: «не нашей веры, неизвестно откуда взялся и имеет небольшой чин». Резолюция императора была краткой:
Он христианин, я его знаю, для Козицкой чин весьма достаточный. Обвенчать через полчаса.
Иван Лаваль и Александра Козицкая немедленно были обвенчаны в приходской церкви без всяких приготовлений.
Графиня Лаваль была известной благотворительницей, в 1838 году она устроила третий приют в Санкт-Петербурге на Петербургской стороне. Он, по повелению императрицы Александры Федоровны (супруги Николая Первого), был назван Лавальским и назначен в заведование почетного члена графини С. И. Борх, ур. Лаваль.

26 февраля 1800 года Лаваль был пожалован в камергеры двора великой княжны Елены Павловны, a 10 октября того же года переведен к Высочайшему двору. Во время пребывания Людовика XVIII в Митаве, Лаваль ссудил его деньгами и за это 21 декабря 1814 года был возведен с нисходящим его потомством, в графское достоинство Французского королевства, признанное за ним в России в 1817 г. В апреле 1819 года Лаваль получил чин тайного советника.
Высокий, необыкновенно худой, «хилого здоровья», граф Лаваль был остроумным собеседником и начитанным человеком.

Екатерина Трубецкая родилась в Киеве. Она получила прекрасное образование, хорошо пела, отменно играла на фортепиано. Ее руки добивались известные в России бароны, графы, князья. Екатерина и её сестры ни в чём не нуждались и не ведали отказа. Они подолгу жили с родителями в Европе.

Портрет сестры Е.И.Трубецкой - графини Зинаиды Ивановны Лебцельтерн , ур. Лаваль (1801-1873), жены австрийского посланника в России Людвига Лебцельтерна (1776—1854), с дочерью Александриной (1827-1899), в замужестве бвронессы де Карс.(1828)

Графиня Софья Ивановна Борх (1809-1871), дочь графа И.С.Лаваля от брака с А.Г.Козицкой, сестра княгини Е.И.Трубецкой (1860-е), фрейлина, с 1833 года была замужем за графом Александром Михайловичем Борхом (1804—1867), дипломатом и камергером. София Ивановна занималась благотворительностью, с 1834 года была членом совета Патриотического дамского общества. Ей посвящено стихотворение Ивана Козлова «Разбитый корабль» (1832 г). После смерти матери ей достался особняк на Английской набережной.

Третья сестра Екатерины Ивановны - Александра Ивановна (1811—1886), с 1829 года была замужем за графом Станиславом Осиповичем Корвин-Коссаковским (1795—1872), писателем, художником, церемониймейстером, посланником при мадридском дворе.

По отзывам современников, Екатерина Лаваль не была красавицей — невысокая, полноватая, зато обаятельная, веселая резвушка с прекрасным голосом.

Екатерина Ивановна Трубецкая. Фототипия с утраченного портрета работы Леонии Модюи. 1820 г. Иркутский музей декабристов.

Граф Лаваль имел великолепный дом на Английской набережной, около Сената, выдающийся памятник русского классицизма конца XVIII — начала XIX века. В начале 1800-х годов по заказу новой владелицы, графини А. Г. Лаваль, архитектор Тома де Томон переделал дом внутри и снаружи. Главный фасад, обращённый на набережную, он декорировал десятью ионическими трёхчетвертными колоннами на уровне второго и третьего этажа. В настоящее время особняк вошёл в комплекс зданий Конституционного Суда.

Конституционный суд. Дом Лаваль. Английская наб., 4

Стараниями графини А. Г. Лаваль в их доме появились уникальные коллекции живописи, античной скульптуры, собранные ею в поездках по Европе, особенно — в Италии. Многие шедевры мировой культуры нашли свое место в Эрмитаже.

Выставочный зал дома графини Лаваль. Акварель М. Н. Воробьёва (1819)

В этом доме Лаваль устроил великолепный салон. Гости собирались обычно по средам и субботам; иногда их число доходило до 300—400. Рауты, роскошные обеды, вечера с живыми картинами, детские праздники, концерты известных артистов, костюмированные балы, домашние спектакли сменяли друг друга.

Здесь не раз бывали царь Александр I и члены царской фамилии, историк Николай Карамзин, художник Брюллов, писатель и философ Петр Чаадаев, баснописец Иван Крылов, поэты Александр Грибоедов, Адам Мицкевич, Константин Батюшков, Петр Вяземский, Александр Пушкин и Василий Жуковский, известный политик Михаил Сперанский.

На рождественском балу в 1818 году молодая графиня Екатерина Ивановна долго танцевала с великим князем Николаем Павловичем. И каждый раз, приглашая ее на мазурку или кадриль, он галантно кланялся ей и говорил комплименты… А потом был еще случай — спустя шесть месяцев, на балу у графа Потемкина, они беседовали о древнеримской литературе, о стихах эллинских поэтов Архилоха и Алкея Мессенского, об английских обычаях и русских былинах. Великий князь даже назвал ее тогда "самой просвещенной девицей высшего света".

В Париже в 1819 году Екатерина Лаваль познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким. От своей кузины княгини Татьяны Борисовны Потемкиной, жившей в столице Франции, Екатерина Ивановна знала, что Трубецкой за участие в Отечественной войне 1812 года награжден многими орденами, имеет два ранения. Трубецкой был на десять лет её старше и считался завидным женихом: знатен, богат, умён, образован. Карьера его ещё не была закончена, и Екатерина имела шансы стать генеральшей.

5 мая 1821 года они обвенчались в Париже и осенью того же года вернулись в Петербург. Теперь уже она была княгиней Трубецкой.

После съезда членов Союза благоденствия в Москве в начале 1821 года общество было объявлено уничтоженным, но на юге Пестель и другие не согласились с этим и немедленно образовали южное общество, в Петербург же северное общество составилось лишь в конце 1822 года. Во главе его стоял Никита Муравьёв, но в конце 1823 года нашли более удобным, для успеха дела, иметь трёх председателей, и к нему присоединили князей Евгения Оболенского и Трубецкого, только что возвратившегося из-за границы. В бумагах Трубецкого был найден впоследствии список (с неважными переменами) проекта конституции Никиты Муравьева, предполагавшего учредить в России монархию ограниченную, причем государю предоставлялась власть подобная той, которою пользуется президент Соединённых Штатов.

Когда в 1823 году в Петербург приезжал Павел Пестель и убедил князя Оболенского признать необходимость республиканского правления в России, то Трубецкой разубедил его в этом, доказав, что республику можно учредить не иначе, как истребив императорскую фамилию, что привело бы в ужас общество и народ.

В январе 1825 года Сергей Петрович получил воинское звание полковника и по высочайшему приказу был назначен дежурным штаб-офицером в 4-й пехотный корпус, который дислоцировался в Киеве. Это открывало ему возможность непосредственного контакта с Южным обществом, позволяло вербовать из числа его членов союзников при разногласиях с Пестелем. Вместе с Трубецким в Киев приехала и Екатерина Ивановна. Здесь они жили до 7 ноября 1825 года в доме одного из руководителей Южного общества Василия Львовича Давыдова .

В октябре 1825 года Трубецкой взял отпуск и 7 ноября 1825 года чета Трубецких покинула Киев и выехала в Петербург. Трубецкой приехал в Петербург около 10 ноября, познакомил Северное общество с привезённым от южан планом, который и был Думой принят. Согласно плану, инициаторами вступления, назначенного на 1826 год, во время майского смотра войск 2-й армии должны были стать южане, а северяне обязывались их поддержать. Однако, в силу изменившейся ситуации, вызванной неожиданной смертью в Таганроге императора Александра I и началом междуцарствия, сразу же возникла необходимость разработки и принятия нового плана, так как в создавшейся обстановке центр восстания перемещался в Петербург. Рылеев показывал: «О болезни покойного государя узнал я накануне присяги государю цесаревичу (то есть 25 ноября) в доме графини Лаваль от Трубецкого. Он прибавил при сем: говорят, опасен; нам надобно съехаться где-нибудь. Я предложил у Оболенского, и мы уговорились на другой день быть там». Но Рылеев заболел, а к полудню 27 ноября стало известно о смерти Александра I и о присяге Константину.

Sergei Petrovich Trubetskoy. Источник Головачев, П. М. Декабристы...М.,

Некоторые находили, что упущен удобный случай к восстанию, но Трубецкой утверждал, что это не беда, что нужно только приготовиться содействовать членам южного общества, если они начнут дело; тем не менее он присоединился к постановлению главных членов северного общества о прекращении его до более благоприятных обстоятельств. Известие, что Константин Павлович не принимает короны, возбудило новые надежды. Трубецкой был выбран диктатором. В своих показаниях он утверждал, что истинным распорядителем был Рылеев, последний же заявил, что Трубецкой «многое предлагал первый и, превосходя его в осторожности, равнялся с ним в деятельности по делам заговора». 8 декабря Трубецкой советовался с Батеньковым относительно предполагаемой революции и будущего государственного устройства.

Они одобрили следующий план, составленный Батеньковым:

1.Приостановить действие самодержавия и назначить временное правительство, которое должно будет учредить в губерниях камеры для избрания депутатов.
2.Стараться установить две палаты, причем члены верхней должны быть назначаемы на всю жизнь. Батеньков (находившийся, вероятно, под влиянием Сперанского, у которого он жил, и который после своей ссылки возлагал надежду на создание наследственной аристократии) желал, чтобы члены верхней палаты были наследственные, но, очевидно, Трубецкой на это не согласился.
3.Употребить для достижения цели войска, которые захотят остаться верными присяге императору Константину. Впоследствии, для утверждения конституционной монархии, предполагалось: учредить провинциальные палаты для местного законодательства и обратить военные поселения в народную стражу.
Трубецкой высказывал предположение, что первоначально войск за них будет мало, но он рассчитывал, что первый полк, который откажется от присяги императору Николаю, будет выведен из казарм, пойдет с барабанным боем к казармам ближайшего полка и, подняв его, будет продолжать шествие к другим соседним полкам; таким образом составится значительная масса, к которой примкнуть и батальоны, находящиеся вне города. 12 декабря кн. Оболенский передал собравшимся у него членам общества, гвардейским офицерам, приказание диктатора — стараться в день, назначенный для присяги, возмутить солдат своих полков и вести их на Сенатскую площадь. На собрании заговорщиков 13 декабря вечером, когда кн. Оболенский и Александр Бестужев высказались за необходимость покушения на жизнь Николая Павловича, Трубецкой, по показанию Штейнгейля, соглашался на это и выражал желание провозгласить императором малолетнего вел. кн. Александра Николаевича (последнее предлагал и Батеньков в разговоре с Трубецким 8 декабря), но, по свидетельству других, Трубецкой держался в стороне и вполголоса разговаривал с князем Оболенским.

Сам Трубецкой показал, что не может отдать себе ясного отчета в своих поступках и словах в этот вечер. По свидетельству Рылеева, Трубецкой думал о занятии дворца. Трубецкой на следствии заявил о своей надежде, что Николай Павлович не употребит силы для усмирения восставших и вступит с ними в переговоры. Трубецкой в своих «Записках» так излагает планы заговорщиков. Предполагалось полкам собраться на Петровской площади и заставить Сенат: 1) издать манифест, в котором прописаны будут чрезвычайные обстоятельства, в которых находилась Россия, и для решения которых приглашаются в назначенный срок выбранные люди от всех сословий для утверждения, за кем остаться престолу и на каких основаниях; 2) учредить временное правление, пока не будет утвержден новый император, общим собором выбранных людей.

Общество намеревалось предложить в временное правление Мордвинова, Сперанского и Ермолова. Предполагалось срок военной службы для рядовых уменьшить до 15 лет. Временное правление должно было составить проект государственного уложения, в котором главные пункты должны быть учреждение представительного правления по образцу просвещенных европейский государств и освобождение крестьян от крепостной зависимости. По показаниям Трубецкого и Рылеева, в случае неудачи, предполагалось выступить из города и распространить восстание. У Трубецкого был найден набросок манифеста от имени сената об уничтожении прежнего правления и учреждена временного, для созвания депутатов. От времени до времени Трубецким овладевали сомнения в успехе дела, которые он и высказывал Рылееву. Однажды Трубецкой даже просил, чтобы его отпустили в Киев, в 4-й корпус, в штабе которого он служил, чтобы «там что-нибудь сделать». Тем не менее Трубецкой не решился сложить с себя звание диктатора и должен был присутствовать в день 14 декабря на Сенатской площади; но начальство над войсками, участвующими в заговоре, поручено было полковнику Булатову.

Однако в решительный день Трубецкой окончательно растерялся и не явился на Сенатскую площадь. Храбрость свою Трубецкой доказал несомненно во время наполеоновских войн, но, по словам Пущина, он отличался крайней нерешительностью, и не в его природе было взять на свою ответственность кровь, которая должна была пролиться, и все беспорядки, которые должны были последовать в столице.

«Эта неявка сыграла значительную роль в поражении восстания», — пишет академик М. В. Нечкина. Сами декабристы справедливо расценивали такое поведение Трубецкого как «измену»

Князь Сергей Петрович Трубецкой (1828—1830) Акварель Николая Александровича Бестужева

Тем не менее, деятельность С. П. Трубецкого составляет значительный вклад в развитие освободительного движения и общественной мысли в России. Путь его и всех его товарищей не был безошибочным и лёгким. Они были первыми, и этим всё сказано. Изучение, анализ источников позволивших проследить духовную судьбу и жизненную участь Сергея Петровича, подсказывают вывод о незаслуженно резкой и подчас предвзятой оценке его личности и его роли в восстании 14 декабря 1825 года. Этот вывод вытекает и из материалов о деятельности тайных обществ, и в значительной степени из отношения к Трубецкому его товарищей по борьбе и последующей ссылке, современников, сочувствовавших идеям декабристов. А. Е. Розен, непосредственный участник восстания, знавший многих членов общества и говорящий как бы от имени тех, кто был близко знаком с Трубецким за много лет до начала событий на Сенатской площади, писал что, несмотря на допущенную слабость в день 14 декабря, «все согласятся, что он был всегда муж правдивый, честный, весьма образованный, способный, на которого можно было положиться».
Е. И. Якушкин, сын декабриста, выражая точку зрения, которую мог позаимствовать только от отца или его товарищей, писал в 1855 году, что «поведение его (Трубецкого) 14 декабря, для нас не совсем ясное, не вызывало никаких обвинений против Трубецкого среди его товарищей.

Уже ночью, 14 декабря, Рылеев назвал Трубецкого в числе руководителей, указав, что он «может пояснить и назвать главных из Южного общества». Николай I отдаёт приказ на арест Трубецкого и обыск в его квартире: «По первому показанию насчёт Трубецкого, - писал впоследствии император, - я послал флигель-адъютанта князя Голицына взять его. Князь Голицын не нашёл его…

Князь Голицын скоро возвратился от княгини Белосельской (тётки жены Трубецкого, проживавшей на Невском проспекте, ныне № 41) с донесением, что там Трубецкого не застал и что он переехал в дом Австрийского посла, графа Лебцельтерна, женатого на другой же сестре графини Лаваль. Я немедленно отправил князя Голицына к управляющему Министерством иностранных дел графу Нессельроду с приказанием ехать сию же минуту к графу Лебцельтерну с требованием выдачи Трубецкого, что граф Нессельроде сейчас исполнил....»

Людвиг - Адам Лебцельтерн, свояк декабриста. Художник Маттес. 1822 г. Местонахождение оригинала неизвестно. Публикуется по: Русские портреты, т. 5, л. 68.

Об этом же повествует в своих воспоминаниях сестра Екатерины Ивановны Трубецкой Зинаида Ивановна Лебцельтерн: «Мы разошлись между двенадцатью и часом ночи. Между 3-мя и 4-мя часами утра мой муж, граф Лебцельтерн услышал стук в свою дверь и услышал голос Нессельроде, просящего отворить ему…Граф известил Лебцельтерна, что зять мой стал во главе заговорщиков, и что государь хочет его видеть…
Лебцельтерн утверждал, что это вещь не возможная, что у него нет на то никакого доказательства и прибавил, что сейчас он разбудит князя Трубецкого, высказывая при этом надежду, что этим все дело окончательно разъяснится. Он поднялся к князю, который встал совершенно спокойно, оделся и сошёл вниз к ожидавшим его лицам… Сестра моя, страшно взволнованная, старалась не отпускать от себя графа Лебцельтерна… Сестра пришла завтракать с нами, она была грустна и взволнована, но довольно в общем спокойна. Мы утешали её как могли, не допуская ни минуты, что обвинения против её мужа, могли быть истинными».

Арестован С. П. Трубецкой был в ночь с 14 на 15 декабря и сразу отвезён в Зимний дворец. Император вышел к нему и сказал, указывая на лоб Трубецкого: «Что было в этой голове, когда вы, с вашим именем, с вашей фамилией, вошли в такое дело? Гвардии полковник! Князь Трубецкой! Как вам не стыдно быть вместе с такою дрянью! Ваша участь будет ужасная!».

Императору было очень неприятно участие в заговоре члена такой знатной фамилии, находившегося к тому же в свойстве с австрийским посланником. Когда несколько позднее государю отнесли показание, написанное Трубецким, и позвали его самого, император Николай воскликнул: «Вы знаете, что я могу вас сейчас расстрелять!», но затем приказал Трубецкому написать жене: «Я буду жив и здоров». 28-го марта 1826 года в каземат к Трубецкому вошёл генерал-адъютант Бенкендорф и требовал от имени государя, чтобы он открыл, какие у него были сношения со Сперанским; при этом Бенкендорф обещал, что всё сказанное останется в секрете, что Сперанский ни в каком случае не пострадает, и что государь хочет только знать, в какой степени он может ему доверять. Трубецкой отвечал, что встречал Сперанского в светском обществе, но никаких особенных отношений к нему не имеет. Тогда Бенкендорф сказал Трубецкому, будто бы он рассказывал о своем разговоре со Сперанским и будто бы даже советовался с ним о будущей конституции в России. Трубецкой решительно отрицал это.

По требованию Бенкендорфа Трубецкой записал какой-то разговор о Сперанском и Магницком, который у него был с Г. Батеньковым и К. Рылеевым, и отправил пакет в собственные руки Бенкендорфа. Очевидно, к этому случаю имеет отношение одно место в необнародованном в своё время приложении к донесению следственной комиссия, где говорится, что руководители Северного общества предполагали сделать членами временного правительства адмирала Мордвинова и тайного советника Сперанского: «первый … изъявлял мнения, противные предположениям министерств, а второго они (по словам кн. Трубецкого) считали не врагом новостей». Верховный суд приговорил Трубецкого к смертной казни отсечением головы.

По резолюции государя смертная казнь была заменена для Трубецкого вечной каторжной работой. Срок пожизненной каторги по манифесту от 22 августа 1826 года в честь коронации сокращался до 20 лет с последующим пожизненным поселением в Сибири. В 1832 году срок каторги был сокращён до 15 лет, а в 1835 году — до 13.

Когда его жена, Екатерина Ивановна, пожелала сопровождать мужа в ссылку, император Николай и императрица Александра Фёдоровна пытались отговорить её от этого намерения. Когда же она осталась непреклонной, государь сказал: «Ну, поезжайте, я вспомню о вас!», а императрица прибавила: «Вы хорошо делаете, что хотите последовать за своим мужем, на вашем месте и я не колебалась бы сделать то же!»

Н.Бестужев. Екатерина Ивановна Трубецкая (27 ноября 1800, Киев — 14 октября 1854, Иркутск) (1828), урождённая графиня Лаваль — жена декабриста С. П. Трубецкого, которая последовала за ним в Сибирь. Героиня поэмы Н. А. Некрасова «Русские женщины».

Событие 14-го декабря и отправление в Сибирь князя Сергея Петровича служили только поводом к развитию тех сил души, коими одарена была Екатерина Ивановна и которые она так прекрасно умела употребить для достижения высокой цели исполнения супружеского долга в отношении к тому, с коим соединена была узами любви вечной, ничем не разрушимой; она просила как высшей милости следовать за мужем и разделять его участь и получила высочайшее дозволение и, вопреки настоянию матери, которая не хотела её отпускать, отправилась в дальний путь <…> Соединившись временно с мужем в Николаевском заводе, она с того времени не покидала нас и была во всё время нашей общей жизни нашим ангелом-хранителем.

Трубецкая первая из жён декабристов добилась решения выехать в Сибирь. 27 июля 1826 года в сопровождении секретаря графа Лаваля швейцарца Карла Воше Екатерина Ивановна отправилась в Сибирь вслед за мужем, отправленным на каторгу 24 июля 1826 г.

Екатерина Ивановна прибыла в Иркутск 16 сентября 1826 года, преодолев 5725 верст тяжелейшего пути. Здесь она остановилась в доме Е.А. Кузнецова, немало сделавшего уже для ее мужа и его товарищей. Он познакомил Екатерину Ивановну с чиновником Жульяни, который известил Сергея Петровича и его товарищей о приезде княгини и сообщил ей последние новости о ссыльных, отправленных к тому времени на ближайшие к Иркутску заводы. Супруги уже строили планы устройства в Николаевском заводе, но возвращение в город гражданского губернатора И.Б. Цейдлера и получение им инструкций генерал-губернатора Восточной Сибири А.С. Лавинского изменили судьбу декабристов.

8 октября 1826 года партию ссыльных, в которой находился и С. П. Трубецкой, отправили в Нерчинские рудники. Некоторое время Трубецкая не знала, куда отправили мужа. По воспоминаниям Оболенского, Екатерина Ивановна обращалась к начальству с тем, чтобы было разрешено ей следовать за Сергеем Петровичем и «долго томили её разными уклончивыми ответами». В Иркутске Трубецкая провела 5 месяцев — губернатор Цейдлер получил из Петербурга предписание уговорить её вернуться назад. Однако Екатерина Ивановна была тверда в своём решении. Тогда же в Иркутск приехала Мария Николаевна Волконская.

Пресс-бювар, принадлежавший Е.И.Трубецкой. 1-я пол. XIX в.

Наконец, им предоставили положение о жёнах ссыльно-каторжных и о правилах, на которых они допускаются на заводы. Во-первых, они должны отказаться от пользования теми правами, которые принадлежали им по званию и состоянию. Во-вторых, они не могут ни получать, ни отправлять писем и денег иначе, как через заводское начальство. Далее, свидание с мужьями дозволяется им только по воле того же начальства и в том месте, которое им же будет определено.
— Е. П. Оболенский. Мемуары декабристов. Северное общество. Составление проф. В. А. Фёдорова

Трубецкая и Волконская подписали эти условия и им разрешили следовать за мужьями. 19 января 1827 г. Екатерина Ивановна отправилась в Благодатский рудник.

Н.П. Репин. Декабристы на мельнице в Чите. 1827 - 1830. Изображены: у ручной мельницы С.П. Трубецкой (со спины), П.А. Муханов и В.А. Бечаснов, в глубине - И.Д. Якушкин. В середине комнаты беседуют Н.И. Лорер (со спины), П.В. Аврамов и Н.П. Репин (с трубкой). Слева читает Е.П. Оболенский, в дверях - М.А. Фонвизин

10 февраля 1827 года в Благодатском руднике Трубецкой наконец позволили увидеть мужа. Трубецкая сняла домик на Благодатском руднике. В декабрьскую стужу, когда заключенных гнали на работу, она передала им однажды все теплые вещи, даже тесемки от своих меховых сапожек — пришила их к шапке-ушанке одного из каторжников. Потом отморозила ноги, долго болела. Много ей пришлось тогда пережить: издевательства и грубость конвоиров, насмешки начальника нерчинских заводов Бурнашева и горного офицера Рика, оскорбления генерал-губернатора Восточной Сибири Лавинского. Но духом она никогда не падала; на душе было светло, радостно: она снова с мужем! Два раза в неделю!

Дамская улица.Главная улица в Чите. Слева дом Е.И. Трубецкой, направо дом А.Г. Муравьевой. Акварель Н.А. Бестужева. 1829 - 1830 гг.

Дом Екатерины Ивановны Трубецкой в Петровском Заводе

В 1828 году с Трубецкого, как и с других декабристов, сняли кандалы, а еще через год — разрешили видеться с женой у нее на квартире, куда Сергея Петровича сопровождал конвойный.

В 1830 году у Трубецких родилась дочь Александра. До этого детей у них не было. Екатерина Ивановна много раз ездила лечиться на воды в Баден-Баден, но это не дало результатов. А вот здесь, в далекой и холодной Сибири, среди невзгод и тяжких испытаний, она вдруг стала рожать одного ребенка за другим. Удивительная штука жизнь! Семерых детей подарила Екатерина Ивановна Трубецкому; условия, правда, были жестокие, трое умерли, а вот дочери Александра, Елизавета, Зинаида и сын Иван — выжили. Они стали высокообразованными, уважаемыми людьми.

В конце 1839 г. истек срок каторги для Сергея Петровича. Трубецкие получили приказ выехать на поселение в с. Оек в 30 верстах от Иркутска. Переезд на новое место был омрачен смертью младшего сына Владимира, прожившего всего год. Эта первая для четы Трубецких утрата была особенно тяжелой.

Получив от матери деньги на строительство дома, Екатерина Ивановна решила обустроиться в Оеке весьма основательно. Помощь графини Лаваль была иногда довольно щедрой, но нерегулярной, и в целом бюджет семьи Трубецких был очень скромен. Чтобы свести концы с концами, пришлось обзавестись большим огородом и домашним скотом. Занятия хозяйством, помощь местным крестьянам помогали отвлечься от горестных дум, а их было немало. В сентябре 1840 г. умер второй сын Никита. Все меньше оставалось у княгини надежд, сил и здоровья. Все чаще она страдала приступами ревматизма. 28 января 1842 г., опасаясь скорой смерти, Екатерина Ивановна написала завещание, в котором просила своих сестер позаботиться о детях и муже.

В 1842 году Трубецкой получил извещение от генерал-губернатора Восточной Сибири Руперта, что Николай I, по случаю бракосочетания наследника цесаревича, соизволил обратить внимание на поступки жён осуждённых в 1826 году, последовавших за ними в заточение, и пожелал оказать своё милосердие детям их, родившимся в Сибири. Комитет, которому повелено было изыскать средства исполнить волю императора, положил: по достижении детьми узаконенного возраста принять их для воспитания в одно из казённых заведений, учрежденных для дворянского сословия, если отцы будут на то согласны; при выпуске же возвратить им утраченные их отцами права, если они поведением своим и успехами в науках окажутся того достойными, но вместе с тем лишить их фамильного имени их отцов, приказав именовать по отечеству. На это извещение Трубецкой отвечал Руперту: «Смею уповать, что государь император по милосердию своему не допустит наложить на чела матерей не заслуженное ими пятно и лишением детей фамильного имени отцов причислить их к незаконнорожденным. Касательно же согласия моего на помещение детей моих в казенное заведение, я в положении моем не дерзаю взять на себя решение судьбы их; но не должен скрыть, что разлука навек дочерей с их матерью будет для неё смертельным ударом». Дочери Трубецкого остались при родителях.

Позже правительство пошло на уступки, и в 1845 г. их дочери Елизавета и Зинаида поступили в Девичий институт, "записанные" как внучки графини Лаваль, но под своей фамилией. Сын Иван, родившийся в июне 1843 г., позже стал учеником иркутской гимназии. Получившие от родителей начальное образование дети Трубецких и в казенных заведениях учились легко и успешно. Старшая дочь Саша сдала экзамен за курс Девичьего института экстерном, а Лиза и Зина по окончании его получили золотые медали. Из семерых детей Трубецких только четверо выросли и покинули Сибирь. Последняя дочь Софья, родившаяся через год после Ивана, прожила только 13 месяцев.

Неизвестный художник. Групповой портрет дочерей Трубецких. (1850-е)

Рождение детей, их утрата подрывали силы Екатерины Ивановны. Осенью 1845 года Екатерина Ивановна Трубецкая через своих родственников получила разрешение поселиться в Иркутске; её здоровье и здоровье детей требовало постоянного наблюдения врача. Сергею Петровичу было «высочайше» разрешено по временам навещать семью с позволения генерал-губернатора Восточной Сибири, которое давалось ему «с должной осмотрительностью».
Ещё до того, в марте 1845 года, Трубецкие обратились с просьбой разрешить им переехать из Оёка в Урик и купить там дом, принадлежавший ранее уехавшему в Тобольск А.М. Муравьёву. Однако перевод не состоялся, поскольку было получено разрешение на переезд Трубецкой в Иркутск. Два года декабрист мог только навещать семью, а к 1847 году фактически поселился в Иркутске. Оёкский дом он подарил пастуху Верхозину по прозвищу Зрила. Потомки его вспоминали, что их дед никогда не называл Трубецкого хозяином, а всегда говорил: «у нас с Трубецким» или «мы с Трубецким». А.Г. Лаваль купила для Трубецких дом в Иркутске - бывшую дачу губернатора Цейдлера близ Знаменского монастыря, за рекой Ушаковкой, с обширным садом при доме. М.Н. Волконская писала своей сестре Е.Н. Орловой 10 мая 1848 г. о том, что Трубецкие купили дачу Цейдлера, «которую мне так хотелось приобрести из-за прекрасного сада».

Дом этот вскоре стал известен в Иркутске и окрестностях благодаря безграничной доброте его хозяйки. Странники, бездомные, нищие всегда находили здесь приют и внимание. О том, что дом Трубецких всегда "набит слепыми, хромыми и всякими калеками", писал декабрист А.Н. Сутгоф в письме к И.И. Пущину.

Дом Трубецких, как и дом Волконских, был настоящим центром встреч и общения декабристов, живших на поселении вблизи Иркутска. "Обе хозяйки - Трубецкая и Волконская - своим умом и образованием, а Трубецкая - и своею необыкновенной сердечностью были как бы созданы, чтобы сплотить всех товарищей в одну дружескую колонию", - писал позднее в своих воспоминаниях воспитанник декабристов и частый гость в их домах Н.А. Белоголовый. Даже сам генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев с супругой бывал в гостеприимном доме княгини, тем более, что его жена была француженкой по происхождению, что, безусловно, сближало ее с наполовину француженкой Екатериной Ивановной.

Дом Трубецких в Знаменском предместье Иркутска (сгорел в 1908 г.)

Кроме заботы о детях, на плечах Е.И. Трубецкой лежала забота о воспитанниках, которые как бы сами собой появлялись в ее доме. В их семье воспитывалась дочь М.К. Кюхельбекера Анна (1834 - ? гг.), в 1852 году вышедшая замуж за Викентия Карловича Мишовта, чиновника Главного управления Восточной Сибири. Сохранилось письмо Анны Мишовт к Сергею Петровичу за 1857 год, полное признательности и любви к нему и ко всем членам семьи. Вторая дочь М.К. Кюхельбекера, Юстина (1836 - ? гг.), хотя и была определена в сиротский дом, большую часть времени проводила у Трубецких. У них же воспитывался сын ссыльнопоселенца А.Л. Кучевского (1787-1871 гг.) Фёдор, жила старшая дочь бедного чиновника Неустроева Мария, ровесница Саши Трубецкой, и ещё одна подружка старших девочек Трубецких Анна (по неподтверждённым источникам - сестра декабриста Бечасного).

Дом-музей С.П.Трубецкого на ул. Дзержинского (Арсенальской) в начале 70-х гг. XX в.

Печаль и радость в жизни княгини всегда были рядом. В январе 1846 г. до Иркутска дошло известие о кончине И.С. Лаваля. Последние полгода старый граф был очень болен, и его жена пыталась добиться разрешения царя на свидание дочери с умирающим отцом, но все старания Александры Григорьевны оказались напрасными. Николай I был верен своей клятве и, пока был жив, не позволил ступить на землю европейской России никому из "своих друзей 14 декабря" и их близких. Четыре года спустя, в 1850 г., скончалась и мать декабристки, так и не увидев ни своей старшей дочери, ни внуков, рожденных в Сибири.

В 1851 году в Иркутск приехал сын декабриста В.Л. Давыдова Пётр Васильевич (1825г. - 1912 г., Симферополь), отставной поручик лейб-гвардии Конного полка, чтобы познакомиться с друзьями своих родителей, а 19 января 1852 года состоялась его свадьба с Елизаветой Сергеевной Трубецкой.

Вслед за Елизаветой, 12 апреля 1852 года, вышла замуж и Александра Трубецкая - за кяхтинского градоначальника Н.Р. Ребиндера (1810 - 1865 гг., похоронен в Москве, на кладбище Новодевичьего монастыря, рядом с С.П. Трубецким). При первом сватовстве Ребиндеру было отказано. Он был вдвое старше своей избранницы, имел двенадцатилетнюю дочь от первого брака Надежду (1840 - ? гг.). Однако Трубецкие видели в нём достойного, честного и благородного человека, сочувствовавшего идеям декабристов, что само по себе являлось в их глазах достаточной рекомендацией для того, чтобы принять его в свою семью. Я.Д. Казимирский писал И.П. Корнилову: «Градоначальник кяхтинский Ребиндер приезжал на днях сюда. Ещё молод, ваших лет. Вдовец и недурён собою, ловок, образован; очень деловой и благонамеренный человек, характера весьма сурьёзного, но в обращении весьма любезного». После свадьбы супруги Ребиндер уехали в Кяхту.

из книги "Жены декабристов". сборник историко-бытовых статей. Составил В.И.Покровский. 1906

“Екатерина Ивановна Трубецкая, - вспоминал декабрист Андрей Евгеньевич Розен, - была некрасива лицом, не стройна, среднего росту, но когда заговорит, - так что твоя краса и глаза - просто обворожит спокойным приятным голосом и плавною, умною и доброю речью, так все бы слушал ее. Голос и речь были отпечатком доброго сердца и очень образованного ума от разборчивого чтения, от путешествий и пребывания в чужих краях, от сближения со знаменитостями дипломатии”.
“Екатерина Ивановна воистину очаровательна, - писал Якушкину Матвей Муравьев-Апостол, - и соединяет со значительным умом и развитием неистощимый запас доброты…”

Екатерина Ивановна радовалась счастью своих детей, но ее собственных сил и здоровья становилось все меньше. Все реже княгиня выходила из дома, ревматические боли заставили ее передвигаться в деревянном кресле на колесах. Только забота мужа и детей продлили земные дни Екатерины Ивановны. Незадолго до кончины в жизни декабристки произошла встреча, которая не могла не взволновать ее душу, не пробудить воспоминаний о прежней, досибирской жизни. Летом 1854 г. в Иркутск навестить опального брата приехала княгиня Софья Григорьевна Волконская. Трудно представить, какие чувства испытала княгиня, какие воспоминания ожили в ее сердце, когда здесь, в "крае изгнания", она увидела эту женщину, бывшую когда-то посаженой матерью на ее свадьбе. Именно Софья Григорьевна вела ее под венец в Париже в 1821 г. Эта встреча стала последним эхом, отголоском тех счастливых давних лет, когда ничто не предвещало ни испытаний, ни страданий, ни сожалений.

Всю весну и лето 1854 г. Екатерина Ивановна проболела, к болям в желудке, недвижимости в ногах прибавился ещё сухой тяжелый кашель, появилась язва, болезненная, незаживающая, по всей видимости, раковая метастаза. В 7 часов утра 14 октября 1854 г. она скончалась на руках мужа и детей.

В последний путь жену "государственного преступника" провожал весь Иркутск. Влиятельные чиновники во главе с генерал-губернатором и отверженные бедняки, все пришли проститься с княгиней. Современники писали, что такие многолюдные похороны Иркутск видел впервые. Гроб с телом покойной несли монахини женского Знаменского монастыря, в стенах которого и нашла свой последний приют Екатерина Ивановна Трубецкая. Ее похоронили рядом с умершими ранее детьми Никитой и Софьей.

Могила жены Трубецкого С.П. Софии и их малолетних детей в Иркутске. Надпись: "Здесь похоронена жена декабриста С.П.Трубецкого Екатерина Ивановна. Ум.11 октября 1854 и ее дети Никита, Владимир и Софья.

Поступками Трубецкой восхищались современники. Поэт Некрасов воспел ее в своей знаменитой поэме "Русские женщины", а польский писатель Словацкий посвятил ей роман "Ангелли", который в 1833 году был переведен на французский язык и опубликован в Париже. Письма Трубецкой из Сибири в Петербург — матери и сестре Зинаиде — читал со слезами весь высший свет столицы империи; письма эти переписывались, передавались из рук в руки.

Французский путешественник и литератор маркиз Кюстин опубликовал в 1839 году в своей наделавшей много шуму в Европе книге "Николаевская Россия" письмо Трубецкой из Сибири в Петербург, Николаю I, которое заканчивалось словами: "Я очень несчастна, но если бы мне было суждено пережить все снова, я поступила бы точно так же…". В этих словах вся Трубецкая! Ни лишения, ни жгучие сибирские морозы, болезни и неудобства, отмороженные ноги и оскорбления со стороны чиновников разных рангов, ничто не могло поколебать ее веры в правильность выбранного пути.

Трубецкой пережил жену. По амнистии императора Александра II от 22 августа 1856 года, Трубецкой был восстановлен в правах дворянства.

Багаж Трубецкого при отъезде из Иркутска состоял из 15 ящиков общим весом в 119 пудов. Из них в 11 ящиках (более 100 пудов) были книги, 1 ящик - с книгами И.Д. Якушкина, 1 ящик на 7 пудов был с бумагами, письмами, портретами.
Власти потребовали от С.П. Трубецкого точных сведений о пути его дальнейшего следования и месте предполагаемого поселения в России. Гнев старого декабриста против полицейского надзора нашёл отражение в официальном протесте и резких письмах иркутскому исправнику Д.Н. Гурьеву, а так же в письмах к дочери Александре и сестре Е.П. Потёмкиной.
О пути своего следования из Сибири С.П. Трубецкой сообщал свояченице З.И.Лебцельтерн 16/28 марта 1857 года: «Я покинул Иркутск имея с собой Сашенькиного ребёнка (Николая Ребиндера), я часто должен был останавливаться в пути и достиг Нижнего лишь 8-го января (1857 г.). Тут я нашёл мою сестру (Е.П. Потёмкину), приехавшую ко мне на встречу. Приехав в Москву, я нашёл уже там брата Никиту с женой (Александрой Александровой Нелидовой) и дочерью (Александрой) и сестру твою Софью (Софья Ивановна Борх, урождённая Лаваль) с двумя детьми (Марией и Юрием)…»
Княгиня Мария Александровна Голицына, урождённая Борх, так описывает эту сцену в своих «Записках»: « С утра, несмотря на сильный холод, все их родственники, в ожидании, собрались на заставе… Когда они подъехали, все молча бросились в обьятия друг друга...
...Они возвращались примирённые, без всякого злопамятства за прошедшее, но также и без всяких иллюзий, не ожидая для себя от жизни ничего, пользуясь прощением лишь для детей (Указом от 30 августа 1856 года детям Трубецкого было «даровано» дворянство и княжеский титул), желая, чтобы они снова получили в обществе права, утраченные некогда гражданской смертью их родителей. ».
Местом жительства С.П. Трубецкой избрал Киев, где обосновались Ребиндеры.

Из писем и других источников видно, что Трубецкой в Киеве в свои 67 лет вёл очень деятельный образ жизни. Он активно переписывался с друзьями, родными, возобновил работу над записками по истории тайных обществ, по настоянию Е.И. Якушкина составил замечания на записки Штейнгейля и Оболенского, вёл дневник, готовил сына Ивана и воспитанника Фёдора Кучевского в гимназию.

С.П.Трубецкой. Фото С.Левицкого. 1860 г.

В феврале 1859 года Н.Р. Ребиндер выехал в Петербург в связи с назначением на должность директора департамента народного посвящения. 29 июля А.С. Ребиндер в сопровождении отца, которому было разрешено поселиться в Москве, отправилась к мужу. Ваня и Федя выехали вслед за ними. В Москву прибыли 19 августа, Сергей Петрович поселился с детьми вначале у своей сестры Е.П. Потёмкиной на Пречистенке(ныне, №21), затем в доме Стромиловой на углу Трубниковского и Дурновского переулков, где прожил до 1 сентября 1860 года

Трубецкой умер в Москве 22 ноября 1860 года на руках сына Ивана и декабриста Батенькова. Похоронен Сергей Петрович на кладбище Новодевичьего монастыря, неподалеку от Смоленского собора Москвы.

Могилы С. П. Трубецкого и его сына Ивана

Всего у Трубецких было четыре дочери и три сына:

2.3.3.1.1. Александра Сергеевна (2.2.1830, Чита — 30.7.1860, Дрезден; похоронена в С.-Петербурге), умерла от чахотки, с 1852 года жена Н. Р. Ребиндера (1810—1865).

сын Сергей (31.03.1851г. - 9.08.1882 г., похоронен в Москве, на кладбище Новодевичьего монастыря, рядом с И.С. Трубецким),

сын Николай (1854 - 1872 гг., умер от кори в Риме, где и похоронен на кладбище Тестаччо)

и дочь Екатерина (1857 - 1920 гг.).

У Ребиндеров был ещё ребенок, родившийся и умерший в январе 1857 года.

2.3.3.1.2. Елизавета Сергеевна (16.1.1834, Петровский завод — 11.2.1918, Симферополь), замужем за П. В. Давыдовым (1825—1912), сыном декабриста В. Л. Давыдова .

Елизавета Сергеевна Давыдова (ур. Трубецкая), дочь декабристки. С фотографии 1860-х гг. ГИМ. Елизавета Сергеевна Давыдова, ур. Трубецкая, дочь декабриста. Фотография 1860-х гг. ГИМЕлизавета Сергеевна Давыдова, ур. Трубецкая, дочь декабриста. Фотография 1860-х гг. ГИМ

Пётр Васильевич Давыдов, сын декабриста В.Л. Давыдова и зять декабриста С.П. Трубецкого. Акварель работы В.И. Гау. 1852 год.

29 сентября 1852 года у Давыдовых родился сын, названный Василием (ск. в 1900 г.), а в 1854 году - дочь Екатерина (ск. в 1922 г.), в начале сентября 1857 г. - сын Сергей, умерший 31 декабря того же года и 3 декабря 1858 г. - дочь Зинаида

2.3.3.1.3. Никита Сергеевич (10.12.1835, Петровский завод — 15.9.1840, с. Оёк; похоронен в Иркутске)

2.3.3.1.4. Зинаида Сергеевна (6.5.1837, Петровский завод — 11.7.1924, Орёл), жена Н. Д. Свербеева (1829—1859), его брат А. Д. Свербеев.

Свербеева З. С. (дочь декабриста С.П. Трубецкого)

30 апреля 1856 года в Преображенской церкви, состоялась венчание младшей дочери Трубецкого Зинаиды с Николаем Дмитриевичем Свербеевым (1829г.-1860г., Орёл), выпускником Московского университета, родственником Е.П. Оболенского. Из глухих намёков в письмах Трубецкого к З.И. Лебцельтерн и И.Д. Якушкина к В.И. Якушкину за октябрь 1854 - февраль 1855 годов, а так же из письма Свербеева к Трубецкому от 25 марта 1855 года следует, что поведение Свербеева, увлечение которого Зиной началось ещё в 1852 году, несколько изменилось после смерти Е.И. Трубецкой, когда Зинаиде угрожало превращение из богатой наследницы в бесприданницу (Екатерина Ивановна не оставила завещания). Это вызвало настороженность Трубецкого, и Свербееву было отказано. В.И. Якушкин писал И.И. Пущину 28 октября 1854 года: «Жар многих женихов начинает остывать. Свербеич (Свербеев Н.Д.) последнее время вёл себя так дико и непристойно, что из рук вон; отца это очень оскорбляло, и он шпиговал при всяком случае, но, кажется без пользы, по крайней мере видимой». Определённую роль в отказе Трубецкого сыграл и В.И. Якушкин, также претендовавший на руку Зины. Однако Н.Д. Свербеев сумел «оправдаться» перед Трубецким и его дочерью, и помолвка состоялась. И.Д. Якушкин, «известившись, что дело по моим отношениям к семейству Трубецких, не заладилось», обиделся и хотел съехать из дома Сергея Петровича, где он в это время жил. Трубецкой постарался загладить возникшую неловкость, посвятив старого друга во все подробности этого сватовства, в котором решающую роль, по - видимому, сыграло предпочтение, оказанное Зинаидой Сергеевной Свербееву.

05 октября 1858 - 04 октября 1911

князь, государственный и политический деятель, землевладелец

Биография

Родился 5 октября 1858 года в Москве. Крещён 21 октября того же года в церкви Николы в Гнездниках, восприемниками были его дед - генерал-лейтенант князь Пётр Иванович Трубецкой (1798-1871), владелец подмосковной усадьбы Ахтырка и тётка - графиня С. В. Толстая, воспитанником которой П. Н. Трубецкой был вместе со своими сёстрами Софьей и Марией после смерти матери. Детство их прошло в имении Узкое. Их отец, директор Московского отделения императорского Русского музыкального общества (РМО) князь Николай Петрович Трубецкой в 1861 году вновь женился - на Софье Алексеевне Лопухиной (1841-1901), от второго брака у Н. П. Трубецкого было десять детей - сводных братьев и сестер П. Н. Трубецкого; наиболее выдающимися среди них были знаменитые университетские профессора и философы Сергей и Евгений Николаевичи Трубецкие.

Окончив юридический факультет Московского университета, П. Н. Трубецкой начал службу по ведомству Министерства внутренних дел. В 1883 году он впервые «исполнял должность» Московского уездного предводителя дворянства, заменив графа А. В. Бобринского, тогда же к нему от С. В. Толстой перешла подмосковная усадьба Узкое (формально была продана за достаточно небольшую для такого владения сумму). В 1884 году он заменял уже губернского предводителя дворянства. Впоследствии посты уездного и губернского предводителей П. Н. Трубецкой получил путем выборов.

После венчания 1 октября 1884 года с княжной Александрой Владимировной Оболенской (1861-1939) они уехали в путешествие по Европе.

Московским губернским предводителем дворянства П. Н. Трубецкой был в 1892-1906 годах. Параллельно он получал придворные и гражданские звания, пройдя путь от камер-юнкера до егермейстера и став в 1896 году действительным статским советником.

П. Н. Трубецкому принадлежал ряд имений в южных регионах страны: в с. Козацком Херсонской губернии, Долматово Таврической губернии, Сочи (Ардуч) Черноморской губернии. Как крупный винодел он был одним из учредителей (в 1901 году) комитета виноградарства и виноделия Императорского Московского общества сельского хозяйства. В Козацком, кроме многочисленных виноградников заложенных в 1896 году, существовало тонкорунное овцеводство - одно из лучших в России и большой конный завод.

31 июля 1900 года в Узком, где тогда жил Сергей Николаевич Трубецкой, в кабинете П. Н. Трубецкого скончался известный философ Владимир Сергеевич Соловьев. П. Н. Трубецкой присутствовал на его похоронах, состоявшихся в Новодевичьем монастыре.

Весной 1905 года П. Н. Трубецкой вместе с князем А. Г. Щербатовым, графами Павлом и Петром Дмитриевичами Шереметевыми, публицистами Н. А. Павловым и С. Ф. Шараповым и другими стал учредителем и главным деятелем монархического Союза русских людей в Москве (после поражения на выборах в 1-ю Государственную думу, активность Союза резко сократилась; многие его члены стали участниками других черносотенно-монархических организаций).

В 1906 году он был избран от дворянских обществ в Государственный совет (П. Н. Трубецкому и петербургскому губернскому предводителю дворянства графу В. В. Гудовичу, поддержанных министром внутренних дел П. Н. Дурново, принадлежала идея отдельного представительства от дворянства в Государственном совете. В Госсовете П. Н. Трубецкой впоследствии возглавил земельную комиссию. Одно время он был председателем партии центра, в чем усматривался известный либерализм, так как председателями групп и партий становились, как правило, лишь лица, попавшие в верхнюю палату российского парламента не по выборам, а по назначению Николая II .

Погиб П. Н. Трубецкой 4 октября 1911 года будучи убит в Новочеркасске одним из собственных племянников Владимиром Григорьевичем Кристи. Туда приехали семьи Трубецких и Кристи на торжественную церемонию перенесения праха донских военных деятелей, среди которых был их предок граф В. В. Орлов-Денисов , в усыпальницу только что завершенного войскового собора. После церемонии П. Н. Трубецкой отправился кататься на автомобиле вместе с женой своего племянника Марией (Марицей) Александровной Кристи, урожденной Михалковой (1883-1966) и приехал в свой вагон на станции Новочеркасск. Туда пришел и В. Г. Кристи, который застрелил П. Н. Трубецкого. Тело его 7 октября было перевезено в Москву и погребено в Донском монастыре. Следствие по этому делу по просьбе вдовы П. Н. Трубецкого Николай II прекратил, В. Г. Кристи был сослан в имение родителей Замчежье (Кишиневский уезд Бессарабской губернии).

В № 3 «Пути» помещена интересная полемика Г.Петрова и Н.А.Бердяева по вопросу о монархии. Г.Петров обосновывает религиозный характер монархического начала. Н.А.Бердяев оспаривает эту точку зрения и попутно обрушивается на монархистов. Вопрос этот настолько значителен с общей принципиальной и нашей русской точки зрения, и взгляды, высказанные Н.А.Бердяевым, содержат такое решительное осуждение монархизма, что с своей стороны, как убежденный русский монархист, я не считаю возможным обойти их молчанием. Спокойное и объективное отношение к этому вопросу может помочь устранение недоразумений и неправильных оценок. Я не берусь сказать ничего нового по этому вопросу, но был бы счастлив, если бы удалось хотя бы показать неосновательность некоторых предубеждений против монархии и монархизма в России.

Первое обоснование религиозного характера монархии находится в Библии, в рассказе об установлении царства в Израиле. Почин установления царства исходил от старейшин народа, которые обратились по этому делу к пророку Самуилу, видя в нем посредника перед Богом. Самуил предупредил народ о тяготах, которые на него лягут и об ответственности, которую он на себя примет, если будет настаивать на исполнении своего желания. Но, когда старейшины заявили, что эти трудности не останавливают их, Самуил, по повелению Божию, помазал на царство Саула и Господь открыл пророку про Саула, «Он спасет народ Мой от руки Филистимлян, ибо я призрел на Народ Мой, так как вопль его достиг до Меня» (I Книга Царств, IX, 16).

В этом рассказе Библии нельзя не отметить двух моментов: I) народ просит об установления царства и сознательно принимает на себя тяготы и сопряженную с этим ответственность; 2) при таких условиях просьба народа признается заслуживающей внимание. Царская власть не навязывается народу свыше, но получает благословление Божие, когда принимается народом с полным сознанием вытекающих отсюда обязанностей. При этом царская власть получает характер священного служения и носитель ее становится помазанником Божиим. «Воля народа» становится моментом подчиненным объясняющим историческое происхождение форм правления, но не источником ее санкции: царь посвящается на свое служение Божьими служителями, он царствует Божией милостью, а не волею народа. В этом существенное различие народоправства и монархии. В народоправстве содержание, форма и санкция власти имеют один общий источник - волю народа, причем критерием ее является соотношение сил или воля большинства. В монархии санкция власти религиозная. В порядке долженствования, монарх - выразитель совести народа в исторической преемственности его развития; царская власть является живым звеном между прошлыми и будущими поколениями, возвышаясь над преходящими страстями, партиями и классами. Вот почему особа царя - помазанника Божия окружена ореолом в глазах народа. Добровольно принятые им конституция и законодательство сохраняют для Монарха так же, как для народа характер священного обязательства, но никакие внешние нормы не могут исчерпать органической

и моральной природы царского служения и ответственности монарха перед Богом. Конечно, могут быть недостойные носители власти, никакой священный сан не обеспечивает от греха, но мы различаем идею царского служения и личность ее носителя.

Из этого видно, почему во все времена Церковь не безразлично относилась к форме правления и оказывала предпочтение той, которая связывает власть идеей религиозного помазания. Это не значит, конечно, что монархия является единственной допустимой формой правления. Это было бы неправильно прежде всего с политической точки зрения. Признавая монархическую форму наилучшей, или единственно желательной для России, можно держаться совершенно иной оценки в применении, скажем, к Америке. Что касается Церкви, область ее - вечное, безусловное «царство не от миpa сего», тогда как формы правления преходящи. Здесь грань между Церковью и государством. В нормальных условиях их отношения определяются благословением Церкви и стремлением государства усвоить эти высшие начала справедливости и милосердия. Так слагались отношения Церкви и государства в древний период нашей истории,*) и лучшие страницы нашего недавнего прошлого отмечены печатью такого же отношения. Все великие реформы, начиная от Ярославовой правды и кончая освобождением крестьян были проведены под благотворным воздействием христианского идеала, хранителем которого была Церковь. Большинство наших войн, вплоть до последней мировой войны освящались религиозной идеей, защиты единоверцев и единоплеменников. В важные исторические минуты ответственных решений общий порыв объединял Царя и народ. Это настроение наблюдалось и в последнюю войну, пока разложение не нарушило морального и религиозного равновесия народной души. Все эхо есть не идеализация, а признание основных фактов прошлого. Но в жизни народа, как и отдельного человека героические моменты перемешаются серыми буднями, в которые всего труднее сохранять нравственный идеал нерушимым. Лучшие русские люди и наиболее пламенные патриоты, Хомяков, Аксаков, Достоевский и другие беспощадно бичевали эти грехи и призывали власть и народ к покаянию.

В своем ответе монархисту Н.А.Бердяев не хочет считаться с тем, что дала монархия России. Он закрывает глаза на величайшие ее политические и государственные заслуги, на то создание великого государства, которое было делом поколений Московских князей, царей и императоров, и в этом обнаруживает крайнюю односторонность. Что в этом деле политический элемент неразрывно связан с церковной и религиозной идеей, об этом свидетельствуют отношения целого ряда святых к князьям и монархам, не говоря об указанных выше практических достижениях и реформах. Беспристрастное изучение истории России не может этого не подтвердить: да были грехи и падения, но для оценки прошлого еще важнее положительные достижения и доказательства не прекращавшегося никогда влияния православной веры на направление государственной жизни.

Я не знаю, что понимает Н.А.Бердяев под «признанием церковно-догматического значения за самодержавной монархией». Оно представляется ему «самой настоящей ересью, за которую мы терпим жестокую кару». Из этих слов можно заключить, что подобное признание входило в учение нашей Церкви. Такое утверждение обычно в руках иностранцев, недостаточно знакомых с существом дела, но оно странно звучит в устах русского религиозного писателя. Ведь не можем же все мы терпеть «жестокую кару» за мнения отдельных писателей. Если б это было иначе, то я хочу надеяться, что и сам Н.А. был бы осторожнее в своих суждениях, хотя бы из сострадания к своим ближним.

Автор проповедует аполитизм, а на самом деле впадает в политику, которая диктуется не доводами разума, а настроениями. О монархии и монархистах он говорить не иначе, как с чувством раздражения. По его мнению люди «право-монархического направления» «обычно более любят насилие во имя» своего понимания добра и легче относятся к пролитию крови и убийству человека, чем большая часть других на-

____________________

*) См. проф. Ключевский: «Содействие Церкви успехам русского гражданского права и порядка» (Очерки и речи», 2-й сборник статей, Петроград, 1918, стр. 88-114).

правлений, если не считать коммунистов, которые всех превзошли в практике насилий и убийств». Все эти обвинения были в свое время трафаретами в устах оппозиционной интеллигенции. От Н.А. Бердяева, столь часто призывающего к пересмотру трафаретов, можно было ожидать более беспристрастных оценок. Еврейские погромы считались всегда делом рук правых, но Н.А.Бердяев достаточно присмотревшийся к советской действительности, мог, казалось бы, внести поправки в такие суждения и признать, что печальные явления, о которых он говорит, имеют, к сожалению, гораздо более глубокие бытовые и социальные корни. Кроме наблюдения над русской действительностью можно вынести некоторые поучения из окружающей нас здесь за рубежом обстановки. От кого исходит ненависть к христианским вероисповеданиям, здесь во Франции -от правых или от левых? Переходя к вопросу о более легком отношении к убийствам и пролитию крови у монархистов, чем у других партий, более чем странно забвение системы террора, практиковавшегося нашими революционерами и анархистами. Здесь опять сказывается пережиток старой интеллигентской закваски в оценках, и снова не помогают аналогии, которые можно почерпнуть из европейской истории. Ведь «великая» французская революция и якобинский террор при всем желании не могут быть приписаны правым.

Обобщения и оценки Н.А. носят явно спешный характер. Что сказать, напр., о таком утверждении: «у нас никогда не было вполне независимого, идейного, общественного монархизма». Что же сделает Н.А. с славянофилами, Хомяковым, Самариными, братьями Аксаковыми, Достоевским, Константин. Леонтьевым западником Чичериным, Владимиром Соловьевым и сонмом других писателей, что он сделает, наконец, с Пушкиным, Тютчевым, Глинкою? Что же все эти люди не были представителями «независимого идейного, общественного монархизма»?

Весьма сходные замечания вызывают суждения Н.А.Бердяева о православной Церкви в царское время. Автор и здесь повторяется, старые оценки, и ссылки на авторитет Аксакова и Достоевского не меняют дела. В свое время в их утверждениях было много горькой истины и самые преувеличения были уместны, когда приходилось будить совесть и бороться с казенной опекой Церкви. Тогда нужна была смелость, чтобы все это высказывать вслух и настоящая ревность к положению Церкви. Теперь для этого нужна... неосторожность, ибо такие суждения только на руку врагам Церкви. Если бы Аксаков и Достоевский дожили до наших дней, то они, конечно не решились бы утверждать, что «старый дореволюционный строй очень напоминает живая церковь».

Недостаточная осторожность - это то, что я позволю себе поставить в упрек Н.А.Бердяеву в пользовании термином «буржуа» в статье «О духовной буржуазности». Если он имеет в виду только понятие духовного мещанства, то об отрицательном отношении к такому явлению не пришлось бы спорить, но в таком случае стоит ли ломиться в открытую дверь? Самая настойчивость осуждений «буржуа», которому автор приписывает всевозможные преступления, создает впечатление, что дело не так просто, и что речь идет не всегда только о «духовном», но иногда и подлинном буржуа, т. е. об определенном экономическом классе. Его аргументами мог бы вполне воспользоваться живоцерковный собор, в свое время провозгласивший «капитализм смертным грехом? а борьбу с ним священной для христиан». В таком утверждении есть смешение двух планов и двух царств, против чего Н.А.Бердяев не раз восставал. Чтобы не быть голословным, приведу следующие выдержки: «Праведность буржуа никогда не превосходит праведности книжников и фарисеев». «Это буржуа любит творить милостыню... в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди». «Буржуа хочет приобрести весь миp» и т. д. Все это говорит Н.А.Бердяев. Правда он оговаривается, что «буржуазность определяется не экономическим положением, но духовным отношением к этому положению. Поэтому в каждом классе она может быть духовно преодолена», однако тут же автор добавляет: «С уровнем буржуа считается история, когда создает государство, право, хозяйство, обычаи и нравы, идол научности». Не ясно ли, что начав о духовной буржуазности, автор сбивается на понятие буржуазии, как определенного эконо-

мического класса, с которым действительно считается история?

Если такая сбивчивость возможна у писателя, то что требовать от малообразованных читателей, и не может ли она служить на пользу людям злонамеренным. На эти мысли меня навела старая газетная вырезка, сохранившая, однако всю свежесть. Дело происходит не теперь, когда мы читаем статьи Н.А.Бердяева, а три года тому назад в с. Честоветке, Изюмского у. Харьковской губ. Священник живоцерковник председательствует в собрании, где обсуждается «чистка святых».

— Сергия Радонежского оставляете в святых, - спрашивает батюшка.

— Исключить, долой. Благословлял царей на кровопролитные бойни.

— Иосифа Белгородского.

— Вон, помещик. Сын полковника».

Собрание выносит резолюцию: «Исключить из числа святых всех так называемых праведников буржуазного происхождения». (Посл. Нов. 1923, 14 февр.) Да не посетует на нас Н.А. за эту выдержку, имеющую целью только подчеркнуть насколько необходима величайшая осторожность в формулировании оценок, во избежание добросовестных недоразумений и недобросовестного использования неясных или неточных выражений.

Если откинуть их, то, конечно, все-таки останется почва для идейного расхождения и спора. Taкиe споры неизбежны, даже между людьми, близкими по многим другим существенным вопросам. Их нечего бояться, когда в основе их лежит исключительно стремление приблизиться к уяснению истины.

Кн. Григорий Трубецкой.

Страница сгенерирована за 0.05 секунд!

Сергей Васильевич Трубецкой (1814-1859) принадлежал к числу друзей Лермонтова, был секундантом на дуэли поэта с Мартыновым . О теплом дружеском отношении к нему поэта свидетельствует датируемая серединой апреля 1841 года запись в дневнике Ю. Ф. Самарина.

«Помню его [Лермонтова] поэтический рассказ о деле с горцами, где ранен Трубецкой... Его голос дрожал, он был готов прослезиться...» Биографические сведения о Сергее Васильевиче Трубецком есть в книге С. А. Панчулидзева «История кавалергардов».

«Кн. Сергей Васильевич Трубецкой... в службу вступил 5 сентября 1833 г. из камер-пажей корнетом в кавалергардский полк; 12 сентября 1834 г. «за известную его импер. высочеству шалость» отправлен в л-гв. Гродненский гусарский полк, откуда возвращен в кавалергарды 12 декабря того же года. 27 октября 1835 года «за причинение ночью в Новой деревне с двумя другими офицерами беспорядка и по жалобе жителей» переведен тем же чином в Орденский кирасирский полк, в 1836 г. произведен поручиком, в 1837 г. переведен корнетом в л-гв. кирасирский ее величества полк; 13 января 1840 г. назначен состоять по кавалерии, с прикомандированием к Гребенскому казачьему полку; участвовал в экспедиции ген. Галафеева и в деле при р. Валерике (11 июля 1840 г.) ранен пулею в грудь; в 1842 г. переведен в Апшеронский пехотный полк; 18 марта 1843 года уволен от службы за болезнью, с определением к статским делам. Был женат на Екатерине Петровне Пушкиной, у них дочь София».

Приведенная выписка отражает невзгоды, настигавшие Трубецкого во время пребывания его в разных гвардейских и армейских полках. В том же источнике мы находим объяснение причин этих невзгод. Граф П. X. Граббе, командовавший войсками на Кавказской Линии и в Черномории, так отзывается о С. В. Трубецком: «С умом, образованием, наружностью, связями по родству, он прокутил почти всю жизнь, как наиболее случается у нас с людьми, счастливее других одаренными».

«Он был из тех остроумных, веселых и добрых малых, которые весь свой век остаются Мишей, или Сашей, или Колей. Он и остался Сережей до конца и был особенно несчастлив или неудачлив... Конечно, он был кругом виноват во всех своих неудачах, но его шалости, как ни были они непростительны, сходят с рук многим, которые не стоят бедного Сергея Трубецкого. В первой молодости он был необычайно красив, ловок, весел и блистателен во всех отношениях, как по наружности, так и по уму, и у него было теплое, доброе сердце и та юношеская беспечность с каким-то ухарством, которая граничит с отвагой и потому, может быть, пленяет. Он был сорвиголова, ему было море по колено, увы, по той причине, к которой относится эта поговорка, и кончил жизнь беспорядочно, как провел ее, но он никогда не был злым, ни корыстолюбивым... Жаль такой даровитой натуры, погибшей из-за ничего...»

Чтобы иметь представление о «шалостях» Трубецкого, о которых рассказывает Блудова, воспользуемся штрафным журналом кавалергардского полка:

Не говоря о проступках обычного характера: курение не вовремя трубки перед фронтом полка, прогулки рядом с подпрапорщиком, отлучки с места дежурства и т. п., остановимся только на двух случаях, наиболее характерных для Трубецкого.

Первый проступок, совершенный им совместно с штаб-ротмистром Кротковым, так описан в штрафном журнале под датою 14 августа 1834 года:

«11 числа сего месяца, узнав, что графиня Бобринская с гостями должны были гулять на лодках по Большой Неве и Черной речке, вознамерились в шутку ехать им навстречу с зажженными факелами и пустым гробом...»

Последствием этой шутки для обоих ее участников был арест с содержанием на гауптвахте. Второй случай «шалости» с участием еще двух офицеров, упоминаемый Паичулидзевым и послуживший причиной перевода Трубецкого в армейский полк, изложен в записи от 1 сентября 1835 года: «За то, что после вечерней зори во втором часу на улице в Новой деревне производили разные игры не с должной тишиной, арестованы с содержанием на гауптвахте впредь до приказания». О рискованной выходке С. В. Трубецкого в кисловодской ресторации 22 августа 1840 года на балу, проходившем по случаю дня коронации Николая I, вспоминает Э. А. Шан-Гирей:

«В то время, в торжественные дни все военные должны были быть в мундирах, а так как молодежь, отпускаемая из экспедиций на самое короткое время отдохнуть на Воды, мундиров не имела, то и участвовать в парадном балу не могла, что и случилось именно 22 августа (день коронации) 1840 г. Молодые люди, в числе которых был и Лермонтов, стояли на балконе у окна... В конце вечера, во время мазурки, один из не имевших права входа на бал, именно князь Трубецкой, храбро вошел и торжественно пройдя всю залу, пригласил девицу сделать с ним один тур мазурки, на что она охотно согласилась. Затем, доведя ее до места, он также промаршировал обратно и был встречен аплодисментами товарищей за свой героический подвиг, и дверь снова затворилась. Много смеялись этой смелой выходке и только; а кн. Трубецкой (тот самый, который был в 1841 г. во время дуэли Лермонтова) мог бы поплатиться и гауптвахтой».

Такую же склонность к риску Трубецкой проявил и в 1841 году. Мы знаем об этом из позднейших пояснений по поводу обстоятельств дуэли, сообщенных А. И. Васильчиковым Висковатому

«Собственно секундантами, - вспоминал Васильчиков,- были: Столыпин, Глебов, Трубецкой и я. На следствии же показали: Глебов себя секундантом Мартынова, я - Лермонтова. Других мы скрыли. Трубецкой приехал без отпуска и мог поплатиться серьезнее». Принимая на себя обязанности секунданта, С. В. Трубецкой заведомо рисковал, так как это могло закончиться для него крайне неблагоприятно. Интересные сведения о С. В. Трубецком мы находим в статье Э. Г. Герштейн «Лермонтов и кружок шестнадцати».

«С. В. Трубецкой,- пишет она,- интересен для нас тем, что Лермонтов выбрал его своим секундантом на дуэли с Мартыновым. Кроме того, Трубецкой был тесно связан дружбой с Н. А. Жерве. Упоминая историю высылки Жерве в 1835 г., я уже говорила, что высланный одновременно с ним Трубецкой был взят под секретный надзор. Со времени этой высылки вплоть до смерти Трубецкого его судьба проходила под знаком особого нерасположения к нему Николая I и всех «верхов». Это выясняется из переписки секретной части инспекторского департамента. В январе 1840 г. Трубецкой вторично высылается, на этот раз на Кавказ. Вместе с Лермонтовым и членами «кружка шестнадцати» он участвовал в сражении при р. Валерик и был здесь тяжело ранен. Несмотря на это, в награде ему было так же, как и Лермонтову, отказано. В феврале 1841 г. он приезжает в отпуск в Петербург для прощания с умирающим отцом и лечения раны. Николай I лично налагает на него домашний арест. Во все время пребывания Лермонтова и его друзей по «кружку шестнадцати» в Петербурге Трубецкой безвыходно находился дома, «не смея ни под каким предлогом никуда отлучаться», а в апреле, следуя «высочайшему повелению» царя, еще больной, был отправлен назад на Кавказ. Здесь он поселился вместе с Лермонтовым и через месяц был его секундантом на дуэли с Мартыновым».

Здесь теперь приведено примерно все, что до,сего времени было известно о С. В. Трубецком.94 В дополнение к этим сведениям можно еще упомянуть о двух относящихся к нему неопубликованных архивных документах.

«В приятной уверенности,- пишет старик Трубецкой,- что Ваше превосходительство не забыли еще меня, вашего прежнего товарища, и в лестной по сему надежде на дружеское ко мне благорасположение, я обращаюсь теперь к вам и поручаю сына моего поручика князя Сергея Трубецкого в милостивое покровительство ваше; покорнейше и убедительнейше прошу принять его с милостивым участием. Желание служить под "Начальством вашим и воспользоваться случаями к отличию на военном поприще побудило молодого человека перейти в Кавказский корпус, и в сем положении моему отеческому сердцу остается только утешать себя приятною мыслью, что он найдет в вас покровителя, отца-командира и заслужит ваше внимание»...

Второй документ - приказ по войскам Кавказской Линии от 8 февраля 1840 года о зачислении кн. С. В. Трубецкого на службу.

Вот его текст: «Назначаются: лейб-гвардии кирасирского его величества полка корнет князь Трубецкой состоять по кавалерии поручиком с прикомандированием к Кавказскому Линейному казачьему войску».

Оба документа ставят под сомнение утверждение Э. Г. Герштейн, что в январе 1840 года Трубецкой был вторично выслан на Кавказ

Невозможно предположить, чтобы отец С. В. Трубецкого, говоря о своем высланном на Кавказ сыне, мог писать, что «желание служить под начальством вашим и воспользоваться случаями к отличию на военном поприще понудило молодого человека перейти в Кавказский корпус». Старику Трубецкому было, конечно, хорошо известно, что командующий войсками на Кавказской Линии генерал Граббе не мог не знать, на каких основаниях прибывает к нему тот или другой офицер и потому едва ли князь решился бы ввести генерала в заблуждение.

О том, что С. В. Трубецкой поехал в 1840 году на Кавказ добровольно, можно заключить и из приведенного выше приказа по Линии, в котором не только нет никакого намека на ссылку, но даже отмечено повышение в чине, чего при ссылке не могло быть. Приказ этот, последовавший вслед за письмом старого князя, может также свидетельствовать, как внимательно отнесся Граббе к своему прежнему сослуживцу.

Старинная княжеская фамилия Трубецких выдвинула в новейшей истории России признанных мыслителем, религиозных и общественных деятелей. В этом ряду славных имен несколько в затенении находится известность Григория Николаевича Трубецкого (14. IX. 1873 – 6. I. 1930) - дипломата, церковного и государственного политика, публициста. Лишь в последнее время творческое наследие князя стало привлекать внимание историков, исследователей культурных и религиозных процессов переломной эпохи, обнимающей собою предвоенные и первые послереволюционные годы. Тексты его писаний собраны и уже обнародованы в виде книг: "Годы смут и надежд 1917–1919". Монреаль. 1981; "Русская дипломатия 1914–1917 гг. и война на Балканах". Монреаль, 1983. Памяти Г.Н. Трубецкого когда-то был издан сборник воспоминаний (Париж, 1930). Так что биография этой яркой личности, характер дипломатической и церковной деятельности князя представлены в литературе достаточно полно. Вкратце имеющиеся сведения таковы.

После окончания историко-филологического факультета Московского университета князь Г.Н. Трубецкой поступил на службу в Министерство иностранных дел и был назначен атташе в Константинополь. С 1901 г. он служит в чине первого секретаря посольства, занимаясь к тому же разысканием древностей Ближнего Востока. Его статьи по "истории Константинопольской патриархии стали появляться на страницах "Вестника Европы", журнала либерального, но не чуждого и русских интересов.

Десять лет провел кн. Трубецкой в Константинополе. В 1906 г. он оставил дипломатическую службу и переехал в Москву, где вместе со своим братом Евгением Николаевичем приступил к изданию "Московского еженедельника", поставив своей целью объединить и синтезировать государственность с интеллигентскими исканиями.

Подвижник исторической культуры, убежденный монархист, приверженец религиозных и глубоко нравственных ценностей, он в то же время заявил о себе как конституционалист и проповедник программы либерального империализма. Эти его взгляда отображены в изданных им сборниках "Великая Россия". Шесть лет спустя, в 1912 г., Григорий Николаевич вернулся служить в Министерство иностранных дел советником по ближневосточным делам. Появилась надежда оживить замиравший интерес к судьбе зарубежных славян.

В начале Первой мировой войны кн. Г.Н. Трубецкой был определен посланником Императорского Двора в Сербию. Ему пришлось посетить эту страну в пору самых горестных испытаний. После австрийского наступления на Белград сербское правительство вместе с дипломатическими представительствами переместилось на остров Корфу. Кн. Трубецкой был отозван в Петербург, где ему предложили возглавить ближневосточный отдел министерства. Февральский переворот, вспышки насилия, а затем большевистский террор вынудили Григория Николаевича перейти к активному сопротивлению: в конце декабря 1917 г. он отправляется в Новочеркасск, входит в первый Совет Добровольческой армии, собирает русские силы для отпора большевизации России. В феврале 1918 г. кн. Трубецкой снова в Москве, здесь он вошел в самое тесное общение с иерархами, собранными со всей страны на Священный Собор Русской Православной Церкви. Сам Григорий Николаевич, выбранный на Собор от Действующей армии, участвовал в его работе со дня открытия, и даже выступал на одном из первых заседаний, 17 августа 1917 г. с приветственной речью, в которой заявил: "Мы верим, что дух христолюбивого воинства не вовсе отлетел из рядов Армии, и что с помощью доблестных сынов ее воскреснет свободная Русь. Позвольте же просить Поместный Собор своими молитвами поддержать Армию, возжечь тот пламень веры, который нужен нам". (Деяния Священного Собора Православной Русской Церкви. Кн. 1, вып. 2, М., 1918. С. 48). Затем последовал отъезд на Дон для организации вооруженного сопротивления большевикам, и участвовать в заседаниях далее не привелось. Возобновилось соборное общение лишь Великим постом 1918 г.

На развернувшемся фронте Гражданской войны кн. Г.Н. Трубецкой встал в ряды Белого движения и принял в походах самое кровное участие. Возглавив в правительстве генерала Деникина Управление по делам исповеданий, он оказался для многих православных на передовой и в тылу живой совестью - так умел создавать атмосферу доброжелательства и ласки к людям. От его духовного жара и тихого сияния действительно согревалась душа. Один из современников князя так после скажет о нем: "Он был совестью и в общественных делах; он был чрезвычайно терпелив, добр и снисходителен с людьми - не из слабости, а из любви; он с широкой любовью относился к людям - но всегда был определенен и ясен в своих суждениях, особенно во всем, что касается совести. Такие люди являются живым свидетельством о Боге, в них исполняются слова молитвы: "да святится имя Твое". (Газета "Россия и Славянство", Париж, 1930, 18 янв.). Только к гонителям Церкви, а впоследствии еще и к обновленцам относился он с непримиримой строгостью. В противобольшевицкой борьбе кн. Трубецкой потерял сына Константина (1903–1921), погиб на Перекопе, и многих близких ему людей.

В 1920 г. Григорий Николаевич вошел в состав правительства генерала Врангеля, возглавив Отдел внешних сношений. Началось героическое крымское стояние, отмеченное как удачами, так и предательством союзников, завершившееся крушением Армии. После эвакуации из Крыма кн. Г.Н. Трубецкой поначалу поселился с семьей около Вены, а в конце 1923 г. переехал во Францию, в Кламар. Здесь он на своей усадьбе переоборудовал капитальную садовую беседку в домовую церковь, в которой и началась служба к радости всех верующих русской колонии. В церкви в нем умер дипломат. А.В. Карташев потом на поминках по князю скажет: "Тихий, миролюбивый, благостный и добрый - он был как бы старцем между нами, а не мирским человеком. Не мирянин, а служитель Церкви. Чтец и певец в своей домовой церкви в Кламаре - это было символом его русской церковной души. Патетический нерв его души и в Зарубежье несомненно был церковный. Со времени вхождения Григория Николаевича во Всероссийский Церковный Собор 1917 г. в качестве его члена, он как бы принял посвящение в церковное служение". ("Россия и Славянство", 11 января 1930 г.).

Искренний последователь патриарха Тихона, он верно соблюдал и его святительские заветы, тяжело переживал внутрицерковный раскол, звал всех встать на путь объединенного церковного делания.

Прямо скажем: за годы эмиграции кн. Трубецкой особенно близко подошел к проблемам жизни и судеб Православия. Здесь им создано обстоятельное исследование "Пропаганда безбожия и защита веры в советской России". К опыту его государственного разумения часто обращался великий князь Николай Николаевич, олицетворявший собой остатки Императорской России. Ни в какие партии русского Зарубежья кн. Трубецкой не входил, но некоторым идеологическим исканиям сочувствовал: не чужд был евразийству и интерконфессиональному сближению. В исторической перспективе все эти искания оказались вредными для русского дела.

Но в воскресение России кн. Г.Н. Трубецкой верил и крепко, буквально накануне дня своей смерти он выразил эту веру так: "Победим самих себя, свое малодушие и неверие и сподобимся, чтобы в сердцах наших зажглась Вифлеемская звезда и раздалось славословие Ангелов". (Памяти кн. Г.Н. Трубецкого. Сборник статей. Париж, 1930. С. 33.). Скончался Григорий Николаевич в Рождественский сочельник на чужбине, в Кламаре.

Записка кн. Г.Н. Трубецкого "Поездка в Оптину Пустынь" занимает заключительные страницы его книги "Русская дипломатия 1914–1917 гг. и война на Балканах".

© Все права защищены