С. А. Андреевский о проблемах жизни и смерти

в творчестве Л. Н. Толстого

Ю. В. Жиглий (г. Казань)

Литературная деятельность и личность Л. Н. Толстого неоднократно привлекали внимание известного на рубеже XIX-XX веков критика, поэта С. А. Андреевского. Андреевский - автор "Книги о смерти: (Мысли и воспоминания)" в которой критика отмечала толстовское влияние как в выборе тем, так и в языке повествования.

В очерке "Из мыслей о Льве Толстом" (1890), в работах о Тургеневе и Достоевском, а также в своих дневниковых записях критик обращается к проблемам, связанным с самобытным характером творчества великого писателя. Андреевского как критика, ориентирующегося прежде всего на эстетическую ценность художественных произведений, особенно интересует взаимосвязь глубинных психологических мотивов творчества писателя с преломлением авторского "Я" в его произведениях.

В работе "Из мыслей о Льве Толстом" представлена попытка краткой характеристики творческой индивидуальности писателя. Она основана, по словам критика, на двух важнейших личностных чертах (которые культивировались в самом себе Толстым с ранней юности посредством дневников, размышлений, писем) - это способность к углубленному самонаблюдению, самоанализу и "необычайная художественная память впечатлений" 1 Эти две черты - впечатлительность и стремление постичь окружающую действительность прежде всего через свой собственный духовный мир, послужили тому, что Толстой, опираясь на опыт собственных душевных переживаний, смог так глубоко раскрыть внутренний мир своих персонажей. Эту же мысль высказывал Б. Эйхенбаум и многие другие исследователи творчества Толстого: "Его дневники свидетельствуют о глубокой и напряженной заинтересованности в себе, доходящей до степени страсти: Тем напряженнее и острее действует самонаблюдение и сквозь него изучение окружающих его людей и экспериментирование над ними" 2 . Главные герои романов Толстого мучаются над разгадкой тех же неразрешимых проблем, которые волновали писателя на протяжении всей его жизни. Андреевский в своей работе останавливается на основных онтологических, экзистенциальных темах, характерных для толстовского творчества. В первую очередь - это проблема смысла и назначения человеческой жизни и неотъемлемый от нее вопрос предела, результата жизни - проблема смерти. Критик, прослеживая эволюцию взглядов Толстого, анализирует его отношение к трем основным вопросам: к религии, любви и смерти. С точки зрения Андреевского, в раскрытии этих тем писатель идет от высокого, поэтического, несколько оромантизированного восприятия Бога, любви, смерти к более глубокому и вместе с тем простому, прозаическому взгляду. Так, характеризуя отношение маленького Иртеньева к религии ("Детство") Толстой подчеркивает страстную веру Николеньки во всемогущего Бога. На склоне лет, после кризиса, описанного в "Исповеди" и череды разочарований в самом себе и своей вере, писатель обращается к учению о деятельном добре, приближаясь тем самым к простонародному идеалу: гармоничной, глубокой вере патриархального крестьянина.

Андреевский отмечает неоднозначное отношение Толстого к теме любви: от лирического, поэтического изображения нарождающегося чувства Наташи Ростовой, гибельной любви-страсти Анны Карениной до полного осуждения любви между мужчиной и женщиной в "Крейцеровой сонате".

Особенно ярко талант Толстого-художника и мыслителя проявился в постижении и изображении им феномена смерти. По словам Н. В. Волоховой ("Путь смерти" Л. Н. Толстого (Категория смерти в его религиозно-нравственной философии)"): "Нет у Толстого произведения, где бы не было, кажется, хотя бы нескольких слов о смерти или ее изображения" 3 . Достаточно назвать такие произведения, как: "Три смерти", "Смерть Ивана Ильича", "Война и мир", "Анна Каренина". Смерть, по Толстому, - это не просто кончина, предел жизни, это испытание человека. Здесь тема смерти тесно смыкается с религиозно-философскими исканиями писателя. Жизнь и смерть - равновеликие величины, но нередко именно в смерти человек осознает свое сущностное "Я" и свое предназначение, которое он должен был выполнить. В изображении Толстого процесс умирания как переход человека от жизни, где он считал себя главным своим судьей, переход к Богу, к высшему судье, "открывает" умирающему глаза, и вся прожитая жизнь предстает перед ним в истинном свете.

Как замечает Андреевский, постепенное исчезновение поэзии в позднем периоде творчества наблюдается и в отношении Толстого к явлению смерти: "Достаточно сравнить смерть князя Андрея: и смерть Ивана Ильича. Кончина князя Андрея исполнена чудесной грезы о бессмертии души: Зато уже смерть Ивана Ильича есть одна голая болезнь, одно безысходное мучение тела. Это мучение, подобно картинам ада на монастырских воротах, выведено с умыслом и с угрозою перед читателями для того, чтобы он устраивал свою жизнь, в ожидании подобного конца, не так мелко и поверхностно, как Иван Ильич" 4 .

Таким образом, Андреевский, характеризуя изменение взглядов писателя по отношению к основным мировоззренческим проблемам, приходит к заключению, что "по всем явлениям жизни у Толстого замечается постепенная замена прежнего вдохновения рассудочностью и прозою" 5 . Критик объясняет подобную эволюцию как биографическими причинами (разочарованиями в жизни, в различных сферах общественной деятельности), так и самим характером дарования Толстого. Своеобразие толстовского метода, по Андреевскому, - это стремление разложить любое чувство, явление на составляющие, объяснить его, исходя из земной, реальной природы человека.

В изучении биографии Толстого, в качестве живого отклика на уход писателя из Ясной Поляны, интересна дневниковая запись Андреевского, зафиксированная кратким "телеграфическим" письмом: "Толстой исчез. Толстой найден. Толстой заболел. Толстой умер." 6 . Такое непосредственное восприятие одного из современников Толстого приближает к нам эпоху и личность самого писателя. Несмотря на то, что у Андреевского нет глубокого, всестороннего анализа творчества Л. Н. Толстого, его работы, дневниковые записи представляют интерес для изучения восприятия Толстого его младшими современниками.

Примечания

1 Андреевский С. А. Из мыслей о Льве Толстом // Андреевский С. А. Литературные очерки. СПб.: Тип. т-ва А. С. Суворина, 1913. С. 202.

2 Эйхенбаум Б. Толстой до "Войны и мира" // Островский А. Г. Молодой Толстой. В записях современников. М.: Аграф, 1999. С. 15.

3 Волохова Н. В. "Путь смерти" Л. Н. Толстого (Категория смерти в его религиозно-нравственной философии) // Вестник Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2000. ї 3. С. 87.

4 Андреевский С. А. Из мыслей о Льве Толстом // Андреевский С. А. Литературные очерки. СПб.: Тип. т-ва А. С. Суворина, 1913. С. 221.

5 Андреевский С. А. Из мыслей о Льве Толстом // Андреевский С. А. Литературные очерки. СПб.: Тип. т-ва А. С. Суворина, 1913. С. 226 6 Андреевский С. А. Книга о смерти (Мысли и воспоминания). Т. 1,2. Ревель, Берлин, 1922. С. 223.

480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников

240 руб. | 75 грн. | 3,75 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Автореферат - 240 руб., доставка 1-3 часа, с 10-19 (Московское время), кроме воскресенья

Мейер Маартен. Проблема семьи в творчестве Л. Н. Толстого, 1850-е - 70-е годы: диссертация... кандидата филологических наук: 10.01.01.- Москва, 2000.- 211 с.: ил. РГБ ОД, 61 00-10/294-0

Введение

Глава I. У истоков семейной темы Л. Н. Толстого (Повесть "Семейное счастье") 17

Глава II. "Война и мир" как семейная хроника 62

Глава III. "Мысль семейная" в романе "Анна Каренина" 122

Заключение 195

Библиография 202

Введение к работе

В "Воспоминаниях" Толстой как бы разделяет свою жизнь грубо на четыре периода. Первый период невинного, радостного, поэтического детства длится до 14 лет. За ним следует страшный период в двадцать лет, во время которого он, по его словам, находился в плену амбициозности и тщеславия и, хуже всего, предавался блуду и пороку. Третий период начинается его браком с Софьей Андреевной Бере в 1862 году и заканчивается его "духовным переломом" приблизительно в 1880 году. В течение четвертого периода своей жизни Толстой все больше отходит от чисто писательской деятельности и семьи и посвящает себя в основном решению религиозных и социально-этических вопросов. 1 Если посмотреть внимательнее на эти периоды, можно заметить своего рода маятниковую природу периодизации его жизни. Первый и третий периоды можно назвать "семейными". Сначала как сын и брат, затем как муж и отец он уходил с головой во все важные детали семейной жизни. Второй и четвертый периоды объединяет экстремизм Толстого, сделавший писателя более индивидуалистичным и оттолкнувший его от семьи. Второй период - это буйство плоти, четвертый - буйство души. Этот конфликт между душой и телом представляет для понимания Толстого наибольшую важность. И поскольку многое из его творчества является очень личным, очень автобиографичным, это также важно для оценки его произведений.

Толстой был с самого начала его писательской карьеры всецело поглощен мыслями о семье, и это видно по тому факту, что уже свое первое произведение, "Детство", он посвятил этой теме. В двух других томах трилогии он описывает, как красота и невинность детства постепенно сменяются сомнительными переживаниями отрочества и юности. Это первое

1 Л, Н. Толстой, Полное собрание сочинений (юбилейное издание) в 90 томах, М. 1928-1958. В сносках или в скобках в тексте указываются том и страницы: 34:347

произведение сразу было признано как принадлежащее перу великого растущего таланта.

Второй период - невинность теряется, и это отражается в таких произведениях, как "Записки маркера". Это время азартных игр, выпивок и женщин. Этот период принес Толстому много боли и стыда и превратился в тяжелое бремя порочных воспоминаний, которые то и дело появлялись на страницах его произведений до конца его жизни. В это время создается и повесть "Семейное счастье", утверждающая не ослаблявшийся характер заветного желания Толстого. Взаимоотношения мужчины и женщины в этой истории поражают своим сходством с супружескими отношениями Толстого и Софьи Андреевны, которые сложились тремя годами позже написания повести. Повесть строилась на личных переживаниях писателя во время увлечения Валерией Владимировной Арсеньевой. Четкий анализ этого эпизода жизни Толстого представляет собой важную предпосылку для понимания самой повести и будущих шедевров.

Третий период, период более или менее стабильной и счастливой семейной жизни, во многом представляет для нас наибольший интерес. Именно в это время создаются два величайших произведения - "Война и мир" и "Анна Каренина". В первом из двух романов Толстой твердо отстаивает ценность семейной жизни. Во втором романе он все еще убежден в верности идеала, но уже выражает сомнения по поводу его достижимости.

Во время четвертого периода расхождение между жизненным устройством и философской убежденностью Толстого обостряется и семейная жизнь становится для него все более тяжелой. Это выражается в таких произведениях, как "Смерть Ивана Ильича", "Крейцерова соната", "Дьявол" и "Отец Сергий". Конечно, такое подразделение жизни Толстого довольно

искусственно и носит условный характер. Несмотря на все предполагаемые "переломы", суть жизнь Толстого изменяется не столь резко.

В рамках семьи традиционно выделяются четыре типа любви: "filiae" -любовь детей по отношению к родителям; "storgae" - любовь между ровесниками; "eros" - супружеская любовь; "agape" - любовь родителей по отношению к детям, или альтруистическая, божественная любовь. Однако в современном языке понятие "любовь" стало подразумевать лишь "eros", сексуальную любовь между мужчиной и женщиной, причем чаще всего не состоящих в браке. Хотя Толстой уделял семье особое внимание, большая часть его размышлений также ограничивается деталями супружеских отношений. В трилогии "Детство", "Отрочество" и "Юность" писатель дает очень яркое, художественное описание мира ребенка, в котором важную роль играет любовь ребенка к своим родителям и любовь, которую он получает от них. К произведениям, которые наиболее полно раскрывают различные типы семейных отношений любви, следует отнести роман "Война и мир". В повести "Семейное счастье" и в романе "Анна Каренина" разные аспекты любви в семье просто теряются за силой "eros". Именно на эволюционное качество художественных и сопутствующих жизненных перемен мало обратили внимание предыдущие исследователи.

Великолепную критику произведений Толстого ("Детство" и Отрочество") мы находим у Н. Г. Чернышевского. Он быстро понял, что силе своего гения писатель обязан, по большей части, своей необыкновенной способности постигать суть вещей и описывать внутренние движущие силы поведения своих героев. Чернышевский считает, что Толстой приобрел нужные знания не только благодаря скрупулезному наблюдению за поведением окружающим, но, и это главное, благодаря неустанному наблюдению за самим собой, постоянной внутренней самооценке. По мнению

критика, это "дало ему прочную основу для изучения человеческой жизни вообще, для разгадывания характеров и пружин действия, борьбы страстей и впечатлений". 2 Из подобного рода оценки напрашивается вывод, что анализ человеческой природы, проделанный Толстым, вполне заслуживает доверия и имеет универсальный характер. Кроме того, Чернышевский находит у Толстого "чистоту нравственного чувства" и отмечает относительно "Детства" и "Отрочества": "очевидно каждому, что без непорочности нравственного чувства невозможно было бы не только исполнить эти повести, но и задумать их. Укажем другой пример - "Записки маркера": историю падения души, созданной с благородным направлением, мог так поразительно и верно задумать и исполнить только талант, сохранивший первобытную чистоту." 3

Вскоре после выхода в свет романа "Война и мир" Н. Н. Страхов отмечает, что все предыдущие произведения писателя можно отнести к категории предварительных исследований, завершившихся созданием "семейной хроники". Мы будем рассматривать страховское жанровое определение во второй главе. По мнению этого критика, из всех более ранних произведений только "Семейное счастье" составляет вполне живое целое, свидетельствуя о том, что тема семьи была важнейшей для писателя.

Следуя за Чернышевским, в одной из наиболее авторитетных биографий Толстого П. И. Бирюков указывает на тесную связь между жизнью и творчеством писателя. Он предполагает, что "творческая работа возможна была только при некотором успокоении. И вот мы можем заметить эти периоды покоя по проявлявшейся силе творчества". 4 После бурного периода жизни в конце 40-х годов избыток энергии Толстого выливается в военной жизни на Кавказе, после которой наступает период относительного затишья.

2 Н. Г. Чернышевский, "Избранные эстетические произведения", М, 1978, с. 520

э тамже,с. 521-522

4 П. И, Бирюков, "Биография Льва Николаевича Толстого", т. II, М, 1923, с. 27

Последствия не заставили себя ждать, и глубоко затаившиеся образы семейной жизни находят свое воплощение в повестях "Детство", "Отрочество" и "Юность". После вступления в брак "семейная жизнь захватывает его с необычайною силою, снова фиксирует его страсти и освобождает его творческие силы. И в течение первых пяти лет он создает небывалое по силе и могуществу произведение "Война и мир". 5 Иными словами, моменты внутренней уравновешенности отображаются в картинах в целом гармоничной семейной жизни. Эта черта прослеживается в семейном счастье Кити и Константина Левиных, которые "также во многом списаны с натуры". 6 Однако Бирюков признает, что в "Анне Карениной" превосходство семьи затеняется духовными стремлениями Толстого.

Эта растущая раздвоенность позиции Толстого в отношении семьи раскрывается чуть позже в работе Бирюкова "Родители и дети в произведениях Л. Н. Толстого". Хотя "несомненное условие счастья есть семья" (Л. Н. Толстой, "В чем счастье?"), Долли, образец матери из "Анны Карениной", ставит под сомнение ценность своей семейной жизни. Позднышев в "Крейцеровой сонате" заходит еще дальше, полностью отрицая значение семьи как таковой. Бирюков написал этот ряд коротких статей с целью показать, как Толстой учит родителей воспитывать детей. Однако большое количество других цитат из различных произведений Толстого уже вряд ли могли рассеять сомнения, закравшиеся в сознание читателей после высказываний подобного рода.

Д. Мережковский называет Толстого "великим тайновидцем плоти" 7 -при таком априорном определении невозможно иметь серьезные взгляды на семью как на глубоко духовный социальный институт, поскольку семья

Бирюков, с. 28

6 там же, с. 108

7 Д. Мережковский, "Л. Толстой и Достоевский; вечные спутники", М., 1995, с. 91

возможна только при том условии, что ее члены наделены духовным началом, без которого не могут развиваться отношения любви и не могут крепнуть семейные узы. Однако, по утверждению Мережковского, в данном случае ядром всех человеческих отношений являются животные инстинкты, "связь плоти рождающей с плотью рождаемой - семейная связь". 8 В статьях Мережковского, как и других критиков творчества Толстого, наблюдается некоторое хронологическое несоответствие; так, например, исследователь не может забыть экстремизма зрелого писателя и трактует его ранние произведения в свете более поздних философских убеждений.

Огромное влияние на характер критики Толстого оказали статья В. И. Ленина о Толстом хотя они не имеют собственно литературоведческого достоинства. Писателю отводится роль части закономерного диалектического развития истории, то есть несознательной, самомотивируемой и созидательной силы, способствующей историческому прогрессу. В результате получилось, что темы, для писателя так или иначе второстепенные (например, сельскохозяйственные реформы в "Анне Карениной"), в политических интересах высвечивались как главные, в то время как его основные идеи отодвигались на задний план как опасные заблуждения человека определенного классового сознания. "В наши дни всякая попытка идеализации учения Толстого, оправдания или смягчения его "непротивленства", его апелляции к "Духу", его призывов к "нравственному самоусовершенствованию", его доктрины "совести" и всеобщей "любви", его проповеди аскетизма и квиетизма и т.п. приносит самый непосредственный и самый глубокий вред", - писал Ленин. 9 Это удар в сердце самого дорогого, что было для Толстого, большая часть чего является базисом, на котором он воздвиг надстройку семейной нравственности и социальной этики. В

8 Мережковский, с. 97

9 "Л. Н, Толстой и его эпоха", сборник статей "В. И. Ленин о Толстом", М, 1978, с. 84

результате такого подхода плодотворная литературная критика Толстого была отброшена на много лет назад.

Критика А. А. Сабурова служит хорошим доказательством этого утверждения. Он заявляет, что "Ростовы и их окружение - это не семейное гнездо из дворянской хроники. Это художественный образ, изображающий целый класс в определенную эпоху, с исторической перспективой, с симптомами его распада и деградации". 10 Предположение о том, что в романе идет ссылка на "определенную эпоху", разбивается самим Толстым, "В наше время, продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем)..." (10:217) Дела семьи Болконских не намного лучше. Сабуров отмечает, что "крайне важно понять политическую предпосылку" старого князя Николая Болконского. Конфликт с сыном Андреем из-за сватовства к Наташе возник не на почве семейных разногласий, но по причине различия взглядов двух поколений. То, что отец мучит свою дочь Марью, является искаженным выражением его недовольства сыном. В руках критика "Война и мир" превращается в некое подобие Ютцов и детей". Религиозное рвение Марьи низводится до сублимированного протеста отцу, попытки психологически вырваться из родительского плена. Раскаиваясь перед Марьей на смертном одре, князь Болконский соглашается с тем, "что его век отошел в прошлое. Этот момент совпал с предсмертными минутами князя". 11 Толстой, вне всякого сомнения, часто жестко осуждал "класс", к которому сам принадлежал по рождению, а также испытывал сильное чувство несогласия с социальной озабоченностью "высшим обществом". Однако попытка Сабурова

10 А. А, Сабуров, "Война и мир" Л. Н, Толстого, проблематика и поэтика", М„ 1959, с, 142

11 там же, с. 153-155

уложить Толстого в Прокрустово ложе исторического материализма искажает идею, которую писатель хотел передать через свое величайшее творение.

В. Жданов рассматривает "любовь в жизни Льва Толстого" в узком смысле этого слова, ограничивая его лишь супружеской любовью. Исследования демонстрируют то, что личная потребность в любви и семейные обстоятельства писателя нашли отражение в его литературных произведениях. Воспоминания о ранних годах Толстого указывают на то, насколько сильным было его стремление к семейной жизни и как мучительно он пытался преодолевать сексуальные искушения. Очевидно, не хватает одного - четкого тематического определения исследования, поскольку такие понятия, как чувственность, сексуальность, вожделение, сладострастие, похоть, влечение, увлечение, страсть, влюбленность и любовь, отличающиеся по значению и оттенку, используются в каком-то смысле произвольно и вне четкого определения. Счастье, которое Лев Николаевич нашел с Софьей Андреевной в 60-е годы, создало стабильную атмосферу, духовно-физический баланс и стало источником поэтического вдохновения, вылившегося в создание романа "Война и мир". Жданов считает, что этот духовно-эмоциональный баланс нашел отражение и в романе "Анна Каренина", в гармоничном семейном союзе Константина и Кити Левиных. Уход от семейной жизни в 80-е годы совпал с тем, что писатель переключается на абстрактно-философские и религиозные темы.

На Западе, особенно по вопросом, связанным с нашей темой, автобиографичность произведений Толстого вызывает психологический интерес. Не то чтобы этот аспект отсутствовал в российской традиции, но на Западе он имеет более устойчивую форму, в том смысле, что отношение Толстого к своему творчеству рассматривается в более или менее общепринятых психологических категориях, прежде всего, по Фрейду. Еще

одним отличительным фактом, и это не удивительно, является то, что нравственный консерватизм Толстого привлек внимание западных критиков феминистского толка, подчеркивающих социологическую природу творчества писателя. К критикам подобного рода можно отнести Ruth Crego Benson. В своей работе "Women in Tolstoy, the Ideal and the Erotic" она пишет, что женщина для Толстого - это "и ангел и дьявол", и проблема сексуальности является главной причиной внутреннего конфликта между "глубокими инстинктами и нравственной надстройкой, что и определяет мнение Толстого о женщинах". 12 Данное утверждение предполагает, что реальным базисом Толстого было либидо, животная тяга к физическому удовлетворению. Более слабым по силе было влияния на Толстого его матери, не совсем ясной, канонической фигуры, главным образом сформировавшей взгляды Толстого на то, какими должны быть женщина и семья. В карьере Толстого "распущенность, поклонение жене и аскетизм" поочередно определяли его отношение к женщинам. 13 Каждая из черт служит причиной для отказа от романтической любви, столь характерной для "Семейного счастья", повторяющейся в "Анне Карениной" и, в более крайней форме, в таких поздних произведениях, как "Крейцерова соната", ""Дьявол" и "Отец Сергий".

Gary Adehnan ("The Bitterness of Ecstasy") широко рассматривает отзывы критиков на "Анну Каренину" как на Западе, так и в России: Максим Горький пишет о "враждебности", которую Толстой питает по отношению к слишком сексуальным женщинам как о враждебности мужчины, не сумевшего испытать все удовольствия, или о враждебности души, борющейся против "унизительных импульсов плоти". В "Анне Карениной" заметны следы приближающегося религиозного обращения, что, по мнению Andre Gide является симптомом краха писателя как художника. "Что за чудовище!

Г Ruth Crego Benson, "Women in Tolstoy, the Ideal and the Erotic", Chicago:Uruversity of Illinois Press, 1973, с 2 13 там же, с. 15

Постоянно взбрыкивающий, восстающий против самого себя, заставляющий сомневаться в своей искренности... высокомерный в самоотречении..." 14 Adehnan цитирует D. Н. Lawrence: "Скучно, что практически все великие романисты преследуют нравоучительную цель, иначе говоря философию, прямо противоположную их эмоциональному вдохновению. В своем эмоциональном вдохновении они все - жрецы фаллического культа..., когда же дело доходит до их философии... они все превращаются в распятых Иисусов. (...) Что за груз для романа ["Анны Карениной"]. 15 Thomas Mann, выражающий свою признательность Мережковскому, поет дифирамбы "чувственной силе и языческому гению" Толстого, при этом относя его размышления на духовную тему к категории довольно слабых, не выдерживающих сравнения. Mann считает, что "дар Толстого в области нравоучений, проще его уклон в духовную сторону, можно отмечать, но во-вторых, как проявление воли, однако слабой в этой области". 16 Как истолкователь марксистских идей о Толстом, Georg Lukacs интересует сюжет Левина-Толстого. Ценность романа в том, что он описывает крестьянские волнения, имевшие место в истории, и раскрывает реакционную идеологию землевладельцев, и вовсе не в том, что он преподносит некие нравственные уроки. "Когда Анна Каренина вырывается из рамок обыденности, она всего лишь выносит на поверхность с пафосом трагедии скрытые противоречия, существующие в любом буржуазном браке и буржуазной любви". 17 Ф. М. Достоевский находит ценность романа именно в его нравоучительной силе. "Анна Каренина" защищает веру в Бога, веру в семью и подвергает сомнению интеллектуальную гордость XIX века, стремившуюся заменить вековую нравственность научными и экономическими законами, которые якобы

14 Gary Adehnan, "Anna Karenina, the Bitterness of Ecstasy", Boston: Twayne Publishers, 1990, с 46 ls там же, с. 125 16 там же, с. 126-127 11 там же, с. 133

контролируют поведение человека. Richard Gustafson обращается к Толстому-теологу восточнрхристианской традиции, проповедующему свои взгляды в форме расширенных притч. Анна не сумела понять, что отведенный человеку срок жизни нужно использовать для того, чтобы научиться любить беззаветно и жить на благо ближнего. Она поглощена своим увлечением и глуха к голосу совести. Большинство источников, цитируемых Adelman, отмечены гуманистическими традициями. Только Достоевский и Gustafson рассматривают роман с духовной точки зрения, ценность которой не осталась незамеченной американским критиком.

Владимир Набоков в своих известных "Лекциях по русской литературе" выражает восхищение перед изобразительной силой образов, которые сумел создать Толстой. Он характеризует Толстого как "крепкого, неутомимого духом человека - всю жизнь разрывался между чувственной своей природой и сверхчувствительной совестью." 18 Очевидно, что и Набоков восхищается художником много больше, чем проповедником. "Так и хочется порой выбить из-под обутых в лапти ног мнимую подставку и запереть в каменном доме на необитаемом острове с бутылью чернил и стопкой бумаги, подальше от всяких этических и педагогических "вопросов", на которые он отвлекался, вместо того, чтобы любоваться завитками темных волос на шее Анны Карениной". В то же самое время он отдает должное Толстому как человеку и художнику, признавая, что эта двойственность, противоборствующие величины вплетены в человеке и что "борьба эта шла в одном и том же человеке. Сочиняя ли, проповедуя ли, Толстой рвался наперекор всему к истине". 19 Это очень четкое и глубокое наблюдение. Многие другие исследователи, казалось бы, склонны, в той или иной степени, не принимать всерьез один из аспектов внутренней жизни этого великого писателя, тем самым не только допуская

18 Vladimir Nabokov, "Lectures on Russian Literature", San Diego-New York: Harcourt-Brace Co., 1981, с 138

19 там же, с. 140

несправедливость по отношению к нему как к человеку и художнику, но и лишая себя возможности адекватно оценить этот внутренний диалог, который является главной движущей силой всего его творческого гения.

Толстой был человеком, который и как художник, и как мыслитель, и прежде всего как человек, боролся за то, чтобы найти истину, написать о ней и воплотить ее в своей жизни. Очевидна библейская ориентация писателя. Библия, безусловно, относится к ряду величайших антологий вдохновенного творения рук человеческих. Веками она служила парадигмой для людей искусства - художников, поэтов, композиторов. Сила ее в том, что иногда в удивительно поэтичных, а иногда даже в жестоких образах она раскрывает фундаментальные, универсальные принципы духовного и этического поведения человека. Те самые принципы, которые представляют особую важность в наши дни, когда искусство и этика, творчество и нравственность зачастую оказываются диаметрально противоположными и многие так называемые деятели искусства считают, что человек имеет право на свободное самовыражение, не ограниченное никакими рамками и нравственными принципами. Подобные ошибочные суждения способствовали развитию постмодернистской абсурдности, философского нигилизма и культуры попа и порнографии. Толстой понял, что лишь союз художественных способностей с нравственной правотой может дать рождение подлинно человеческому творчеству.

Как в своей личной жизни, так и творчестве, писатель отводил центральную роль семье. Библейский Бог - и Творец, и Родитель. По этому примеру Толстой подчеркивал важность и создания произведений искусства, и продолжения, в лоне гармоничной семьи, человеческого рода. Главным институтом человеческой жизни, по Толстому является не государство и не церковь, его роль отведена семье. Много стихов в Писании посвящено

отношениям между супругами, братьями и сестрами и отношениям, которые, по сути, есть отражение отношений между Богом и человеком, - родителями и детьми. Причина в том, что семья - важнейшая школа жизни, любви и культурной традиции. С распадом семьи гибнут общества и целые цивилизации. В наш век семья переживает кризис, который проявляется в повышении уровня разводов, росте случаев жестокого обращения с детьми, абортов, изнасилования, кровосмешения, заражения СПИДом и появления целого ряда душевных заболеваний. А ведь "дети отвечают за грехи своих родителей". Кризис семьи - это проблема более острая и насущная, чем любые экономические, политические, военные или научные проблемы. Основная проблема нашего времени не в недостатке знаний о кибернетике или механизмах свободного рынка, а в том, что люди перестали слышать голос своей совести, и из-за этого не могут удержать в равновесии человеческие отношения, прежде всего в семейном контексте.

Цель данного исследования состоит в том, чтобы изучить посвященные творчеству Толстого критические материалы дореволюционного и современного периодов русской критики и современного периода зарубежной критики; произвести анализ идейно-смыслового содержания "семейных" произведениях Толстого и при их сопоставлении определить развитие, эволюцию семейной темы; осмыслить значение связи между семейной жизнью и творчеством писателя; истолковать взаимосвязь художественно-эстетического и философски-этического аспектов семейной темы; определить значение исследования института семьи Толстым-писателем и мыслителем как в художественном так и в социологическом смыслах. Работа строится по проблемно-хронологическому принципу. Она состоит из введения, трех глав и заключения.

У истоков семейной темы Л. Н. Толстого (Повесть "Семейное счастье")

Вероятность того, что в повести Толстой описал свои отношения с Валерией Владимировной Арсеньевой, исследовалась неоднократно. Б. М. Эйхенбаум находит определенное сходство между "романом" и "пережитым романом" с В. Арсеньевой, переписка с которой иногда кажется прямо конспектом или программой будущего произведения".20 В то же время П. А. Журов утверждает, что "Ни сюжет, ни фабула, ни образы героев в целом не имеют прямого отношения к пережитому. (...) Отсутствием автобиографического материала объясняется известная лапидарность, отвлеченно-схематический характер второй части".21 П. И. Бирюков, придерживался середины между двумя крайними взглядами: "Можно сказать так: то, что в действительности только могло быть, но чего еще не было, в романе стало уже реальным фактом. Действительный роман был началом, или, лучше, прологом романа написанного. В своем художественном воображении Лев Николаевич продолжил действительные линии до их воображаемого пересечения..."22 Другой исследователь отмечает, что три года супружеской жизни, описанные в повести, совпадают с периодом жизни Толстого, начиная с его романа с Арсеньевой в 1856 году, до времени написания повести в 1859 году, что подтверждает выводы Бирюкова. Н. Н. Гусев ссылается на более поздние записи разговора Толстого с его биографом Бирюковым, где на вопрос о том, насколько реальная любовь его жизни была отражена в его творчестве, он отвечает: "Потом главное, наиболее серьезное - это была Арсеньева Валерия... Я был почти женихом ("Семейное счастье"), и есть целая пачка писем моих к ней", указывая тем самым на существующую связь событий его жизни с описанными в повести "Семейное счастие".24 Явное расхождение в мнениях критиков можно отчасти объяснить тем, что отношения главных героев произведения завершаются их вступлением в брак, и вторая часть повести раскрывает перед нами картину их семейной жизни, в то время как отношения Толстого и Арсеньевой не зашли настолько далеко: они прекратились приблизительно через шесть месяцев по их обоюдному согласию. Вторая часть повести, возможно, основывалась на том, что могло бы быть, по мнению Толстого, если бы их отношения все же завершились браком. Поэтому повесть можно лишь частично рассматривать как автобиографичную, если воспринимать это определение буквально, а именно - запись событий из жизни автора. Однако, если допустить, что Толстой, мысленно продолжив свои отношения с Арсеньевой, описал их в повести, ее можно назвать подлинно автобиографичной. Толстому свойственна попытка связать воедино жизнь и идеи, физическую реальность и теорию.

В этом контексте важно отметить связь между художественным и философским, точнее, эстетическим и этическим аспектами повести, как имеющую важное значение. Именно это было причиной того, что у некоторых критиков сложилось мнение, что повесть слишком абстрактна, недостаточно правдива и малозахватывающая художественно. Много абстрактного и философского можно найти и в романе "Война и мир". Это воспринимается по-разному, возможно, в связи с тем, что в более известном из двух произведений философским рассуждения отведены отдельные главы, в то время как повесть "Семейное счастье" по сути строится на этих рассуждениях, за которым теряется сюжет, умаляя, по мнению некоторых критиков, достоинства повести как художественного произведения. Интересно отметить, что подобная критика обрушилась на большинство произведений Толстого, написанных им в 80-90 гг., которые, предположительно, можно отнести к разряду откровенных психологическо-философских трактатов или тонко завуалированных "проповедей".

Критики не обошли вниманием и социальную среду написания повести. Советские литературоведы пытались найти в этом произведении отражение взглядов Толстого по вопросу эмансипации женщин, который в то время был en vogue. Его относили либо к сторонникам идеи, либо к ее рьяным противникам. После работ George Sand (Толстой очевидно не имеет к ней особого отношения) Pierre Joseph Proudhon и Jules Michelet выразили идеи, на первый взгляд, довольно близкие к мировоззрению Толстого. Эйхенбаум полагает, что наибольшее влияние оказали на Толстого идеи Jules Michelet, которые и были отражены в "Семейном счастье".25 Действительно, можно найти связь между утверждением Michelet: "II faut que tu crees ta fernine" и взглядами Толстого на супружеские отношения, которые были выражены в повести. Однако, стоит сравнить их взгляды. Michelet смотрит на женщину как на "существо тупоумное, как на игрушку, которой прилично только наряжаться". При том, что Толстой, что бы о нем ни говорили, всегда уважал женщину как духовное существо, которому необходимо постоянное всестороннее образование.26 Также заметим: американский ученый Ruth Crego Benson утверждает, что в то время, когда Толстой опубликовал "Семейное счастие", он, скорее всего, не был знаком с произведениями французского писателя "L Amour" и "La Fernme", которые были опубликованы в 1858 и 1859 годах. Она пишет; "... Толстой был не только возмущен феминистскими идеями, но и воспринимал их с нехарактерной для себя поверхностностью. ... К написанию повести ["Семейное счастье"] его побудили не общественные споры, а мечты о семейном счастье, которые в то время преследовали писателя".

"Война и мир" как семейная хроника

Незадолго до написания "Войны и мира" Толстой сказал своей сестре Марии: "Машенька, семья Бере мне особенно симпатична, и если бы я когда-нибудь женился, то только в их семье",97 Можно сказать, что он выбирает не человека, а семью. Он высоко ценит качества семьи Бере, и нет больших сомнений относительно того, что он хотел строить свою семью по их образцу. Избрав семью своей претендентки, он принялся выбирать ее саму из трех дочерей Бере: Лизы, Сони и Тани. И хотя, со слов Толстого, прекрасно образованная и рассудительная Лиза всячески старалась его "соблазнить", он остановил свой выбор на более эмоциональной Соне, которая к тому же была наиболее красивой из трех - деталь, сыгравшая, типично для Толстого, не последнюю роль в его выборе.

На этот раз уже не было тщательного анализа девушки, какому он подверг чуть раньше Арсеньеву. "При встрече с С. А. Бере, - пишет Жданов, -он также пытается изучать свою будущую жену, анализировать создавшееся положение, но все эти попытки теряются, исчезают под напором непреодолимой силы стихийного влечения".98 От прежних опасений романтических импульсов, казалось, не осталось и следа. Даже наоборот: "Надо было прежде беречься. Теперь уже я не могу остановиться".99 И все же Толстой относится к своей избраннице с присущей ему нерешительностью и неопределенностью, проявившимися и в том, что он делает ей предложение в письменном виде. Получив ее согласие, он настаивает, чтобы свадьба была сыграна через неделю. Накануне свадьбы он расстраивает девушку, допытываясь, любит ли она его, очевидно подвергая сомнению правильность принятого им решения. В день свадьбы он опаздывает на церемонию на целых полтора часа, оправдываясь тем, что он, якобы, не мог найти подходящей рубашки... Хотя церковь полна народа, церемония очень сильно напоминала безрадостный обряд венчания, описанный тремя годами раньше в "Семейном счастье". Так полный сомнений и нерешительности Толстой позволяет своей эмоционально-импульсивной натуре одержать верх над рационально-философской и вступает в брак в возрасте 34 лет с 18-летней девушкой, следуя по стопам им же созданного персонажа, Сергея Михайловича.

Мало правдоподобно, чтобы он вдруг, после многолетнего поиска, нашел человека, который удовлетворял бы всем критериям его образа идеальной жены. В его увлечении мало интеллектуально-нравственного зондирования, но прослеживается эмоционально-сексуальный подтекст. По неожиданности и интенсивности его увлечения можно полагать, что он не вполне осознанно принимает решение, направившее его мужскую энергию в русло семейной жизни, завершившееся своего рода жизненным переломом, который он создал сам (этот перелом был своего рода аннулирован подобным же переломом, произошедшим приблизительно двадцать лет спустя). Это, однако, не говорит о том, что он выбрал Софью Андреевну случайно, что он ее не любил или совершил ошибку, женившись на ней. Наоборот, почти десять лет счастливейшей семейной жизни и создание "Войны и мира" являются живым свидетельством благодати, которую они обрели в своих отношениях.

Жданов говорит: "Наша задача не только дать обзор семейной жизни Толстого, но по возможности показать связь между творчеством и этой жизнью. (...) Мы должны теперь (...) коснуться тех положительных результатов, к которым Лев Николаевич пришел через несколько лет после женитьбы. Эти результаты даны в "Войне и мире". Вся мощь Толстого, ыслителя и художника, выявилась в этой грандиозной эпопее". В своем исследовании мы уделим основное внимание как раз противоположному - не биографии, а произведению искусства, сохраняя при этом важность их взаимосвязи. Жданов считает, что "мир" создан изумительно. Полнота личного счастья породила единственную в мировой литературе семейную хронику".101 Такое утверждение, скорее всего, слишком категорично. Однако по силе позитивного потока семейной жизни, который проносится по всему роману, он, действительно, исключителен, если не сказать уникален. Творческая находка взята из жизни. "Война и мир" создана в семье, она вышла из нее. Семья ничем, казалось бы, не способствовала творчеству, а вместе с тем именно она порождала его. (...) Нельзя говорить о неудачном соединении жизни обыденной женщины с жизнью гениального Толстого, - мы видели, как благотворно влияла эта "обыденность" на его творчество. И разгадку влияния надо искать не в личных достоинствах или недостатках, а в таинственной сущности любви, - отношений между мужчиной и женщиной, ... черпать из этой любви силы к творчеству".102 Советуя своему другу писателю жениться, Толстой сам еще раз это подчеркивает: "Женитесь. Не в обиду вам будь сказано, я опытом убедился, что человек неженатый до конца дней мальчишка".103 "... Я вошел в ту колею семейной жизни, которая, несмотря на какую бы то ни было гордость и потребность самобытности, ведет по одной битой дороге умеренности, долга и нравственного спокойствия. И прекрасно делает! - Никогда я так сильно не чувствовал всего себя, свою душу, как теперь, когда порывы и страсти знают свой предел. Я теперь уже знаю, что у меня есть и душа бессмертная (по крайней мере, часто я думаю знать это), и наю, что есть Бог". Примечательно, что теперь в его словах намного меньше претензий к личным требованиям физического и духовного порядка и намного больше нравственного и религиозного чувства.

"Мысль семейная" в романе "Анна Каренина"

Семидесятые годы оказались непростым периодом в жизни Толстого. В годы работы над "Анной Карениной" жизнь его омрачается семейным трауром. Умирают трое его детей (в ноябре 1873 года, в феврале 1875 и в ноябре 1875), а также тетушка Татьяна Александровна, заменявшая ему мать, и тетушка Пелагея Ильинична (в июне 1874 и в декабре 1875 гг.) Гармоничные отношения, существовавшие в семье Толстых в 60-х годах, по сути становятся делом прошлого, между супругами все чаще возникают конфликты. Эта угнетающая атмосфера наложила свой отпечаток на следующее значительное произведение Толстого. "За исключением прелестных страниц сватовства Левина, любовь в этом романе не проникнута той юношеской поэтичностью, которая есть в "Войне и мире". В "Анне Карениной" любовь принимает характер острый, чувственный, властный."148 Хотя красота романтических отношений Левина и Кити отнюдь не ограничена обрядом венчания, тем не менее в целом в романе преобладают холодность и отсутствие взаимопонимания. Принято считать, что в этот период "мысль семейная" занимает автора намного больше, чем при написании более объемного предшествующего произведения. В каком-то смысле это можно рассматривать как возврат к поиску духовных ценностей в рассказе "Семейное счастье". "В конце 70-х годов во Льве Николаевиче вновь поднимаются прежние вопросы, мучившие его до женитьбы, его внутренняя жизнь приближается к кризису, и семейная жизнь надламывается."149 Росли его сомнения о правильности выбора жизненного пути. Как отметил один критик: "Зрелые годы были для него сопряжены с переоценкой ценностей и изменением мировосприятия, что естественно при спаде чувственных сил".

Многие критики называли этот роман одним из наиболее автобиографичных произведений Толстого. При этом они уделяли особое внимание Константину Левину, герою, образ которого Толстой списал с себя. "Вся история душевного голода, испытанного Левиным, совершено согласна, местами почти дословно, с тем, что рассказал о себе Л. Н. Толстой в своих признаниях, писанных им в 1879".151 История Левина во многом перекликается с биографией молодого Толстого, Разница в возрасте между Левиным и Кити примерно соответствует возрастному различию, существовавшему между Толстым и Софьей Андреевной, а история ухаживания и рассказ о первых годах семейной жизни в романе во многом совпадают с событиями реальной ясизни. Также очевидно, что фамилия главного героя романа является производным от имени автора.

Попытки провести параллель между Толстым и Анной Карениной предпринимались не столь часто. Во-первых, уловить сходство между ними несколько труднее, поскольку автор романа - мужчина, а героиня - женщина. Однако, как мы выяснили в ходе анализа рассказа "Семейное счастье", Толстой охотно стремился при помощи художественных средств перешагнуть границы, разделяющие представителей двух полов, чем, кстати сказать, вызвал некоторое неодобрение со стороны современных ему критиков. Весьма вероятно, что в романе "Война и мир" рассказ о княгине Марье автобиографичен не в меньшей степени, чем повествование о судьбе князя Андрея. Во-вторых, автобиографичность Анны в отличие от всех прочих героинь вызывает беспокойство. По сравнению со своими предшественницами, Анна наделена весьма противоречивым характером. Тем не менее ей приходится пережить многое из того, что испытал сам Толстой. "Бал, гроза, возвращение Анны в Петербург... отражают состояние, которое становилось все более знакомым для самого Толстого".152 Писатель не столько экспериментирует с новым жанром, сколько использует форму романа, чтобы описать свое душевное состояние. "Дело в том, что роман "Анна Каренина" не следует воспринимать как художественное произведение; мы должны понять, что в нем заключено жизнеописание. (...) Толстой ничего не придумывал, он взял собирательный образ, он писал о том, что видел; все события романа проходили перед его внутренним взором..."153 "Связь, существующую между Анной... и ее создателем, можно определить как классическую, - такое же соотношение существовало между Flaubert и его героиней, Emma Bovary. В таких отношениях степень отличия творения от творца не играет большой роли: в данном случае важны не сходство внешнего облика или общность идей, а глубокое психологическое родство. (...) Толстой мог бы сказать о своей героине, как когда-то Flaubert - о своей: "Madame Karenine, c est moi".

Некоторые указывают на определенное внешнее сходство в судьбе автора и его героини, полагая, что любовная связь Толстого с женой одного из своих крестьян, Аксиньей Базукиной, и является в своем роде связующим звеном между Толстым и Анной. В конечном итоге Толстой, подобно Анне Карениной, отказывается от своего внебрачного ребенка. Хотя сложные нравственные вопросы, к которым автор обращается в романе, выходят далеко за рамки данного эпизода из жизни Толстого (кстати говоря, этот эпизод послужил тематической канвой для повести "Дьявол"), "он может объяснить причины враждебного отношения Толстого к Анне, если мы рассмотрим эту враждебность, отчасти как ненависть, обращенную на самого себя, а самоубийство главной героини - как стремление освободиться от "унизительных порывов плоти".

достоевский философский толстой произведение

Религиозно-философские искания другого крупнейшего русского писателя Льва Николаевича Толстого (1828-1910) были связаны с переживанием и осмыслением самых разнообразных философских и религиозных учений, на основе чего формировалась мировоззренческая система, отличавшаяся последовательным стремлением к определенности и ясности (в существенной мере - на уровне здравого смысла) при объяснении фундаментальных философских и религиозных проблем и соответственно своеобразным исповедально-проповедническим стилем выражения собственного «символа веры». Факт огромного влияния литературного творчества Толстого на русскую и мировую культуру совершенно бесспорен. Подвергая критике общественно-политическое устройство современной ему России, Толстой уповал на нравственно-религиозный прогресс в сознании человечества. Идею исторического прогресса он связывал с решением вопроса о назначении человека и смысле его жизни, ответ на который призвана была дать созданная им «истинная религия». В ней Толстой признавал лишь этическую сторону, отрицая богословские аспекты церковных учений и в связи с этим роль церкви в общественной жизни. Этику религиозного самосовершенствования человека он связывал с о = пазом от какой-либо борьбы, с принципом непротивления злу насилием, с проповедью всеобщей любви. По Толстому, «царство божие внутри нас» и потому онтологически-космологическое и метафизико-богословское понимание Бога неприемлемо для него. Считая всякую власть злом, Толстой пришел к идее отрицания государства. Поскольку в общественной жизни он отвергал насильственные методы борьбы, постольку считал, что упразднение государства должно произойти путем отказа каждого от выполнения общественных и государственных обязанностей. Если религиозно-нравственное самосовершенствование человека должно было дать ему определенный душевный и социальный порядок, то. очевидно, что полное отрицание всякой государственности такого порядка гарантировать не могло. В этом проявилась противоречивость исходных принципов и сделанных из них выводов в утопической философии Толстого. Сущность познания Толстой усматривал в уяснении смысла жизни - основного вопроса всякой религии. Именно она призвана дать ответ на коренной вопрос нашего бытия; зачем мы живем и каково отношение человека к окружающему бесконечному миру.

Идеи же писателя вызывали и вызывают гораздо более неоднозначные оценки. Они также были восприняты как в России (в философском плане, например, Н.Н. Страховым, в религиозном - стали основой «толстовства» как религиозного течения), так и в мире (в частности, очень серьезный отклик проповедь Толстого нашла у крупнейших деятелей индийского национально-освободительного движения). В то же время критическое отношение к Толстому именно как к мыслителю представлено в российской интеллектуальной традиции достаточно широко. О том, что Толстой был гениальным художником, но «плохим мыслителем», писали в разные годы В.С. Соловьев, Н.К. Михайловский, Г.В. Флоровский, Г.В. Плеханов, И.А. Ильин и другие. Однако, сколь бы серьезными подчас ни были аргументы критиков толстовского учения, оно безусловно занимает свое уникальное место в истории русской мысли, отражая духовный путь великого писателя, его личный философский опыт ответа на «последние», метафизические вопросы.

Глубоким и сохранившим свое значение в последующие годы было влияние на молодого Толстого идей Ж.Ж. Руссо. Критическое отношение писателя к цивилизации, проповедь «естественности», вылившаяся у позднего Л. Толстого в прямое отрицание значения культурного творчества, в том числе и своего собственного, во многом восходят именно к идеям французского просветителя. К более поздним влияниям следует отнести моральную философию А. Шопенгауэра («гениальнейшего из людей», по отзыву русского писателя) и восточные (прежде всего буддийские) мотивы в шопенгауэровском учении о «мире как воле и представлении». Впрочем, в дальнейшем, в 80-е годы, отношение Толстого к идеям Шопенгауэра становится критичней, что не в последнюю очередь было связано с высокой оценкой им «Критики практического разума» И. Канта (которого он характеризовал как «великого религиозного учителя»). Однако следует признать, что кантовские трансцендентализм, этика долга и в особенности понимание истории не играют сколько-нибудь существенной роли в религиозно-философской проповеди позднего Толстого, с ее специфическим антиисторизмом, неприятием государственных, общественных и культурных форм жизни как исключительно «внешних», олицетворяющих ложный исторический выбор человечества, уводящий последнее от решения своей главной и единственной задачи - задачи нравственного самосовершенствования. В.В. Зеньковский совершенно справедливо писал о «панморализме» учения Л. Толстого. Этическая доктрина писателя носила во многом синкретический, нецелостный характер. Он черпал свое морализаторское вдохновение из различных источников: Ж.Ж. Руссо, А. Шопенгауэр, И. Кант, буддизм, конфуцианство, даосизм. Но фундаментом собственного религиозно-нравственного учения этот далекий от какой бы то ни было ортодоксальности мыслитель считал христианскую, евангельскую мораль. Фактически основной смысл религиозного философствования Толстого и заключался в опыте своеобразной этизации христианства, сведения этой религии к сумме определенных этических принципов, причем принципов, допускающих рациональное и доступное не только философскому разуму, но и обычному здравому смыслу обоснование. Собственно, этой задаче посвящены все религиозно-философские сочинения позднего Толстого: «Исповедь», «В чем моя вера?», «Царство Божие внутри вас», «О жизни» и другие. Избрав подобный путь, писатель прошел его до конца. Его конфликт с церковью был неизбежен, и, конечно, он носил не только «внешний» характер: критика им основ христианской догматики, мистического богословия, отрицание «божественности» Христа. С наиболее серьезной философской критикой религиозной этики Л. Толстого в свое время выступали В.С. Соловьев («Три разговора») и И.А. Ильин («О сопротивлении злу силою»).

Целая эпоха русской жизни отразилась на страницах книг Толстого. Творчество Льва Николаевича знаменует собой новый этап в развитии художественной мысли. Во времена Толстого в мире происходили глобальные изменения в жизни общества, в науке, в искусстве. Соответственно, процессы, происходившие в тех или иных сферах жизни человечества, и их воздействие на окружающий мир требовали в свою очередь осмысления. Многие научные деятели и философы того периода (19 век - середина 20 века) запечатлели мысли и рассуждения в своих работах, ставших общемировым достоянием. Они искали истину в решении таких проблем, как жизнь и смерть, любовь и ненависть, отношения между мужчиной и женщиной, войной и миром, рассовая дискриминация, политическая борьба и т.д.

С точки зрения русского писателя и мыслителя Л.Н. Толстого драматизм человеческого бытия состоит в противоречии между неотвратимостью смерти и присущей человеку жаждой бессмертия. Воплощением этого противоречия является вопрос о смысле жизни - вопрос, который можно выразить так: есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?. Толстой считает, что жизнь человека наполняется смыслом в той мере, в какой он подчиняет ее исполнению воли Бога, а воля Бога дана нам как закон любви, противостоящий закону насилия. Закон любви полней и точней всего развернут в заповедях Христа. Чтобы спасти себя, свою душу, чтобы придать жизни смысл человек должен перестать делать зло, совершать насилие, перестать раз и навсегда и прежде всего тогда, когда он сам становится объектом зла и насилия. Не отвечать злом на зло, не противиться злу насилием - такова основа жизнеучения Льва Николаевича Толстого.

Религии и теме непротивления в той или иной форме посвящено все творчество Толстого после 1878 года. Соответствующие произведения можно подразделить на четыре цикла: исповедальный - «Исповедь» (1879-1881), «В чем моя вера?» (1884); теоретический - «Что такое религия и в чем сущность ее?» (1884), «Царство Божие внутри вас» (1890-1893), «Закон насилия и закон любви» (1908); публицистический - «Не убий» (1900), «Не могу.

Осуществление своих желаний люди связывают с цивилизацией, изменением внешних форм жизни, природной и социальной среды. Предполагается, что человек может освободиться от страдательного положения с помощью науки, искусств, роста экономики, развития техники, создания уютного быта и т.д. Такой ход мыслей, по преимуществу свойственный привилегированным и образованным слоям общества, заимствовал Л.Н. Толстой и руководствовался им в течение первой половины своей сознательной жизни. Однако как раз личный опыт и наблюдения над людьми своего круга убедили его в том, что этот путь является ложным. Чем выше поднимается человек в своих мирских занятиях и увлечениях, чем несметней богатства, глубже познания, тем сильнее душевное беспокойство, недовольство и страдания, от которых он в этих своих занятиях хотел освободиться. Можно подумать, что если активность и прогресс умножают страдания, то бездеятельность будет способствовать их уменьшению. Такое предположение неверно. Причиной страданий является не сам по себе прогресс, а ожидания, которые с ним связываются, та совершенно неоправданная надежда, будто увеличением скорости поездов, повышением урожайности полей можно добиться чего-то еще сверх того, что человек будет быстрее передвигаться и лучше питаться. С этой точки зрения нет большой разницы, делается ли акцент на активность и прогресс или бездеятельность. Ошибочной является сама установка придать человеческой жизни смысл путем изменения ее внешних форм. Эта установка исходит из убеждения, что внутренний человек зависит от внешнего, что состояние души и сознания человека является следствием его положения в мире и среди людей. Но если бы это было так, то между ними с самого начала не возникло бы конфликта.

Словом, материальный и культурный прогресс означают то, что они означают: материальный и культурный прогресс. Они не затрагивают страданий души. Безусловное доказательство этого Толстой усматривает в том, что прогресс обессмысливается, если рассматривать его в перспективе смерти человека. К чему деньги, власть и т.п., к чему вообще стараться, чего-то добиваться, если все неизбежно оканчивается смертью и забвением. «Можно жить только, покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что все это - только обман, и глупый обман! 6». Трагизм человеческого бытия, по мнению Толстого, хорошо передает восточная (древнеиндийская) басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. «Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветки растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его, но он все держится, и пока он держится, он оглядывается и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их. Белая и черная мышь, день и ночь, неминуемо ведут человека к смерти - и не вообще человека, а каждого из нас, и не где-то и когда-то, а здесь и теперь, и это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда7». И ничто от этого не спасет - ни огромные богатства, ни изысканный вкус, ни обширные знания.

Не удовлетворенный отрицательным решением вопроса о смысле жизни, Л.Н. Толстой обратился к духовному опыту простых людей, живущих собственным трудом, опыту народа. Наблюдения над жизненным опытом простых людей, которым свойственно осмысленное отношение к собственной жизни при ясном понимании ее ничтожности, и правильно понятая логика самого вопроса о смысле жизни подводят Толстого к одному и тому же выводу о том, что вопрос о смысле жизни есть вопрос веры, а не знания. В философии Толстого понятие веры имеет особое содержание, не совпадающее с традиционным. Это - не осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. Вера есть сознание человеком такого своего положения в мире, которое обязывает его к известным поступкам. Вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не уничтожает себя, а живет. Вера есть сила жизни. Из этих определений становится понятным, что для Толстого жизнь, имеющая смысл, и жизнь, основанная на вере, есть одно и то же.

Понятие веры в толстовском понимании совершенно не связано с непостижимыми тайнами, неправдоподобно чудесными, превращениями и иными предрассудками. То бесконечное, бессмертное начало, в сопряжении с которым жизнь только и обретает смысл, называется Богом.

Понятия Бога, свободы, добра связывают конечное человеческое бытие с бесконечностью мира. Все эти понятия, при которых приравнивается конечное к бесконечному и получается смысл жизни, понятия Бога, свободы, добра, мы подвергаем логическому исследованию. И эти понятия не выдерживают критики разума. Они уходят содержанием в такую даль, которая только обозначается разумом, но не постигается им. Они даны человеку непосредственно и разум не столько обосновывает эти понятия, сколько проясняет их. Только добрый человек может понять, что такое добро. Чтобы разумом постигнуть смысл жизни, надо, чтобы сама жизнь того, кто владеет разумом, была осмысленной. Если это не так, если жизнь бессмысленна, то разум не имеет предмета для рассмотрения, и он в лучшем случае может указать на эту беспредметность.

Минобрнауки России

Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Тульский государственный университет

Интернет-институт

Контрольная работа

по философии

на тему: «Проблема смысла жизни в творчестве Л.Н. Толстого»

Студент Жуков М.В.

Руководитель Соколова С.Н.

Введение

Смысле свободы и необходимости

Что скрыто за вопросом смысла жизни

Пять заповедей христианства

Непротивление как проявление закона любви. Непротивление и есть закон

Л.Н. Толстой и его нецерковное христианство

Заключение

Библиографический список

Введение

Исследованию проблематики смысла жизни в творчестве Л.Н. Толстого принадлежит особая роль. Данная проблема проходит центральной линией по всему многогранному творчеству писателя. Л.Н. Толстой не просто размышлял над смыслом жизни, он создал целостное и развернутое учение о смысле жизни. В данной контрольной работе ставится задача показать, что проблема смысла жизни была сквозной темой творчества Л.Н. Толстого.

Именно Толстому мы обязаны глубоким проникновением в духовный мир человека, показом того, что человек испытывает большие трудности в социальной и личностной сфере, что зачастую он беспомощен перед вопросами человеческого существования, проблемой добра и зла, несмотря ни на какие успехи научного знания и технического овладения миром.

Все его творчество пронизано в первую очередь проблемами нравственности. Понятие "прогресс" - в техническом смысле - не имеет для него никакого значения, будущее виделось ему иначе - как прогресс нравственности и добра.

Вопрос о смысле жизни является не только животрепещущим для каждого человека в отдельности, но и вечным вопросом для философии.

1. Смысл свободы и необходимости

В размышления Толстого нашли то или иное, преимущественно идеалистическое, решение философские (как антологические, так и гносеологические) проблемы выявились его симпатии и антипатии, его отношения к различным течениям общественно политической, философской социологической мысли, эстетическим и этическим учениям. В его миросозерцании есть рациональные суждения, не потерявшие своего значения и в наши дни. Вместе с тем воззрения гениального писателя и известного мыслителя, выразителя настроений и чаяний многомиллионного патриархального крестьянства пронизаны кричащими противоречиями, глубокий анализ которых дал В.И. Ленин в своих статьях о Толстом.

С одной стороны Л.Н. Толстой наносил тяжёлый удар по догмам православной церкви. С другой стороны он ищет пути обновления религии, высказывает явные идеалистические утверждения. В то же время для Л.Н. Толстого характерно реалистическое восприятие природы и общественной жизни, у него встречаются материалистические суждения.

Исходя из позиции метафизики в решении ряда вопросов, допуская, например, существование вечных и неизменных истин, Л.Н. Толстой вместе с тем в своих художественных творениях отражает диалектику материального и духовного. Мастерское изображение Толстым диалектики души, подвижность и динамика воззрения многочисленных героев его романов, повестей, рассказов находится в явном противоречии с его метафизическими предрассудками, утверждениями, с присущей ему нечёткостью в вопросе о соотношении материального и идеального.

В области социологии, особенно в истолковании закономерностей общественно-исторического развития, Лев Николаевич утверждает ряд весьма важных и ценных в научном отношении истин. На материалах русской и мировой истории писатель в художественно-наглядной форме показывает движущие силы и определяющие факторы общественно-исторического объективного развития человеческого общества. В своём труде Философия истории Л.Н. Толстой рассматривал движение человечества. Он считал, что это движение непрерывно, а следовательно постижение законов этого движения есть цель истории. Но, что бы постигнуть законы непрерывного движения - суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольное, непрерывный единицы. Это достигается двумя приёмами. Первый приём состоит в том, что бы взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как не может быть началом никакого события, так как оно непрерывно вытекает из другого. Второй в том, что бы рассматривать действия одного человека (царя), как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного лица.

Но для изучения законов истории нужно изменить совершенно наблюдения предмет, оставить в покое царей и полководцев, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Предметом истории всегда была жизнь народов и человечества. Но историки разделились на старых (древних) и новых. Решались вопросы о воле людей и о том, чем она управлялась. Для древних вопросы эти разрешались верою в непосредственное участие божества в делах человечества. Новая история это отвергала. Она отвергала теорию, но следовала ей на практике. Вместо прежних угодных божеству целей народов: греческого, римского, которые представлялись целями движения человечества, новая история поставила своей целью благо французского, германского, английского и в самом высшем отвлечении, цели блага цивилизации всего человечества, под которым разумеются обыкновенные народы, занимающие маленький северо-западный уголок большого материка. Новая история отвергла верования древних, но пришла к ним другим путём:

) Что народы руководятся единичными людьми;

) Что существует известная цель, к которой движутся народы и человечество.

Но Толстой считает, что соединить эти две истории невозможно. Но если соединить обе истории вместе, как то и делают новейшие историки, то это будет история монархов и писателей, а не история жизни народов.

По мнению Толстого, важнейшую роль в истории играют свобода и необходимость. Это философские категории, выражающие взаимоотношение между деятельностью людей и объективными законами природы и общества. Свобода это способность человека действовать в соответствии со своими интересами и целями, опираясь на опознание объективной необходимости. Необходимость это то, что не может в данных условиях не произойти, что обязательно должно произойти. Это также развитие явлений, которое с неизбежностью вытекает из внутренних существенных взаимосвязей, взаимоотношений и взаимодействий этих явлений. Соотношение свободы и необходимости всегда меняется, то есть религия, здравый смысл, человечество, наука права и сама история одинаково понимают это отношение между необходимостью и свободой. Все без исключения случаи в которых увеличивается или уменьшается наше представление о свободе и необходимости имеют только 3 основания:

) Отношение человека, совершившего поступок к внешнему миру. Если рассматривать одного человека, а на него действуют какие либо предметы, то свобода уменьшается, а необходимость увеличивается.

) Ко времени. Это есть то основание в следствие которого жизнь и деятельность людей живших века тому назад, связанная со мною во времени, не может представляться мне столь свободною, как жизнь современная, последствия которой мне ещё не известны. Рассуждение о свободе поступка становятся сомнительными, чем дальше переносится воспоминаниями и вперёд суждениями. Свобода людей становится сомнительной, а закон необходимости очевиден.

) К причинам произведшим поступок. Представления о свободе и необходимости увеличиваются или уменьшаются в зависимости от причин, но как бы не удлиняли и не укорачивали период времени, как бы понятно или непостижимо были бы для нас причины - мы никогда не сможем себе представить не полной свободы, не полной необходимости.

) Представить себе человека свободным, вне пространства невозможно;

) Для того, что бы представить его движение свободным, надо представить его в грани настоящего, прошлого и будущего, т.е. вне времени, а это невозможно;

) Нельзя совершить поступок без причины, так как то, что я хочу совершить поступок без причины и есть причина моего поступка.

Точно так же мы не можем представить человека, его действия без участия свободы и подлежащего только закону необходимости, так как всё равно есть доля свободы.

Всё это ведёт к двум основаниям миросозерцания человека к разуму и сознанию. Разум выражает законы необходимости, а сознание выражает сущность свободы. Свобода, ничем неограниченная, есть сущность жизни в сознании человека. Только при соединении свободы и необходимости есть ясное представление о жизни человека. Толстой считает, что в отыскании причин история должна поставить своей задачей отыскание законов, так как несмотря на отдельные элементы фатализма Толстой правильно решает вопрос о роли народных масс в истории, в создании ими материальных благ и духовных ценностей, справедливо критикует точку зрения тех историков и социологов, которые изображают обладающую властью отдельную личность, как нечто определяющее в историческом действии.

Вообще Толстой пытался постигнуть человека и природу в её единении с человеком. Толстой развинчивает новую культуру светский стиль мышления, но зовёт не к традиционной, а к своей церкви. Толстой - теоретик единения. Он восстаёт против распада на составляющие, чему подвержена современная наука, общество, культура. Он призывает людей к единственному природному единству. Значение творчества Толстого для развития русской мысли очень велик и не однозначно. Он преодолел секуляризм русской мысли. Секуляризация - это освобождение общественного и индивидуального от влияния религии. Он показал интеллигенции иной путь, но сам не пошёл им. Он не был понят ни последователями, ни современниками.

2. Что скрыто за вопросом о смысле жизни

По мнению Толстого человек находится в разногласии, разладе с самим собой. В нем как бы живут два человека - внутренний и внешний, из которых первый недоволен тем, что делает второй, а второй не делает того, чего хочет первый. Эта противоречивость, саморазорванность обнаруживается в разных людях с разной степенью остроты, но она присуща им всем. Противоречивый в себе, раздираемый взаимно отрицающими стремлениями, человек обречен на то, чтобы страдать, быть недовольным собой. Человек постоянно стремится преодолеть себя, стать другим.

Однако мало сказать, что человеку свойственно страдать и быть недовольным. Человек сверх того еще знает, что он страдает, и недоволен собой, он не приемлет своего страдательного положения. Его недовольство и страдания удваиваются: к самим страданиям и недовольству добавляется сознание того, что это плохо. Человек не просто стремится стать другим, устранить все, что порождает страдания и чувство недовольства; он стремится стать свободным от страданий. Человек не просто живет, он хочет еще, чтобы его жизнь имела смысл.

Осуществление своих желаний люди связывают с цивилизацией, изменением внешних форм жизни, природной и социальной среды. Предполагается, что человек может освободиться от страдательного положения с помощью науки, искусств, роста экономики, развития техники, создания уютного быта и т. д. Такой ход мыслей, по преимуществу свойственный привилегированным и образованным слоям общества, заимствовал Л. Н. Толстой и руководствовался им в течение первой половины своей сознательной жизни. Однако как раз личный опыт и наблюдения над людьми своего круга убедили его в том, что этот путь является ложным. Чем выше поднимается человек в своих мирских занятиях и увлечениях, чем несметней богатства, глубже познания, тем сильнее душевное беспокойство, недовольство и страдания, от которых он в этих своих занятиях хотел освободиться. Можно подумать, что если активность и прогресс умножают страдания, то бездеятельность будет способствовать их уменьшению. Такое предположение неверно. Причиной страданий является не сам по себе прогресс, а ожидания, которые с ним связываются, та совершенно неоправданная надежда, будто увеличением скорости поездов, повышением урожайности полей можно добиться чего-то еще сверх того, что человек будет быстрее передвигаться и лучше питаться. С этой точки зрения нет большой разницы, делается ли акцент на активность и прогресс или бездеятельность. Ошибочной является сама установка придать человеческой жизни смысл путем изменения ее внешних форм. Эта установка исходит из убеждения, что внутренний человек зависит от внешнего, что состояние души и сознания человека является следствием его положения в мире и среди людей. Но если бы это было так, то между ними с самого начала не возникло бы конфликта.

Словом, материальный и культурный прогресс означают то, что они означают: материальный и культурный прогресс. Они не затрагивают страданий души. Безусловное доказательство этого Толстой усматривает в том, что прогресс обессмысливается, если рассматривать его в перспективе смерти человека. К чему деньги, власть и т. п., к чему вообще стараться, чего-то добиваться, если все неизбежно оканчивается смертью и забвением. Можно жить только, покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что все это - только обман, и глупый обман!. Трагизм человеческого бытия, по мнению Толстого, хорошо передает восточная (древнеиндийская) басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветки растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его, но он все держится, и пока он держится, он оглядывается и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их. Белая и черная мышь, день и ночь, неминуемо ведут человека к смерти - и не вообще человека, а каждого из нас, и не где-то и когда-то, а здесь и теперь, и это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда. И ничто от этого не спасет - ни огромные богатства, ни изысканный вкус, ни обширные знания.

Вывод о бессмысленности жизни, к которому как будто бы подводит опыт и который подтверждается философской мудростью, является с точки зрения Толстого явно противоречивым логически, чтобы можно было с ним согласиться. Как может разум обосновать бессмысленность жизни, если он сам является порождением жизни? У него нет оснований для такого обоснования. Поэтому в самом утверждении, о бессмысленности жизни содержится его собственное опровержение: человек, который пришел к такому выводу, должен был бы прежде всего свести свои собственные счеты с жизнью, и тогда он не мог бы рассуждать о ее бессмысленности, если же он рассуждает о бессмысленности жизни и тем самым продолжает жить жизнью, которая хуже смерти, значит, в действительности она не такая бессмысленная и плохая, как об этом говорится. Далее, вывод о бессмысленности жизни означает, что человек способен ставить цели, которые не может осуществить, и формулировать вопросы, на которые не может ответить. Но разве эти цели и вопросы ставятся не тем же самым человеком? И если у него нет сил реализовать их, то откуда у него взялись силы поставить их? Не менее убедительно возражение Толстого: если жизнь бессмысленна, то как же жили и живут миллионы и миллионы людей, все человечество? И раз они живут, радуются жизни и продолжают жить, значит, они находят в ней какой-то важный смысл? Какой?

Не удовлетворенный отрицательным решением вопроса о смысле жизни, Л.Н. Толстой обратился к духовному опыту простых людей, живущих собственным трудом, опыту народа.

Простые люди хорошо знакомы с вопросом о смысле жизни, в котором для них нет никакой трудности, никакой загадки. Они знают, что надо жить по закону божьему и жить так, чтобы не погубить свою душу. Они знают о своем материальном ничтожестве, но оно их не пугает, ибо остается душа, связанная с Богом. Малообразованность этих людей, отсутствие у них философских и научных познаний не препятствует пониманию истины жизни, скорее наоборот, помогает. Странным образом оказалось, что невежественные, полные предрассудков крестьяне сознают всю глубину вопроса о смысле жизни, они понимают, что их спрашивают о вечном, неумирающем значении их жизни и о том, не боятся ли они предстоящей смерти.

Вслушиваясь в слова простых людей, вглядываясь в их жизнь, Толстой пришел к заключению, что их устами глаголет истина. Они поняли вопрос о смысле жизни глубже, точнее, чем все величайшие мыслители и философы.

Вопрос о смысле жизни есть вопрос о соотношении конечного и бесконечного в ней, то есть о том, имеет ли конечная жизнь вечное, неуничтожимое значение и если да, то в чем оно состоит? Есть ли в ней что-либо бессмертное? Если бы конечная жизнь человека заключала свой смысл в себе, то не было бы самого этого вопроса. Для решения этого вопроса одинаково недостаточно приравнивать конечное к конечному и бесконечное к бесконечному, надо выявить отношение одного к другому. Следовательно, вопрос о смысле жизни шире охвата логического знания, он требует выхода за рамки той области, которая подвластна разуму. Нельзя было искать в разумном знании ответа на мой вопрос, - пишет Толстой. Приходилось признать, что у всего живущего человечества есть еще какое-то другое знание, неразумное - вера, дающая возможность жить.

Наблюдения над жизненным опытом простых людей, которым свойственно осмысленное отношение к собственной жизни при ясном понимании ее ничтожности, и правильно понятая логика самого вопроса о смысле жизни подводят Толстого к одному и тому же выводу о том, что вопрос о смысле жизни есть вопрос веры, а не знания. В философии Толстого понятие веры имеет особое содержание, не совпадающее с традиционным. Это - не осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. Вера есть сознание человеком такого своего положения в мире, которое обязывает его к известным поступкам. Вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не уничтожает себя, а живет. Вера есть сила жизни. Из этих определений становится понятным, что для Толстого жизнь, имеющая смысл, и жизнь, основанная на вере, есть одно и то же.

Понятие веры в толстовском понимании совершенно не связано с непостижимыми тайнами, неправдоподобно чудесными, превращениями и иными предрассудками. Более того, оно вовсе не означает, будто человеческое познание имеет какой-либо иной инструментарий, помимо разума, основанного на опыте и подчиненного строгим законам логики. Характеризуя особенность знания веры, Толстой пишет: Я не буду искать объяснения всего. Я знаю, что объяснение всего должно скрываться, как начало всего, в бесконечности. Но я хочу понять так, чтобы быть приведенным к неизбежно-необъяснимому, я хочу, чтобы все то, что необъяснимо, было таково не потому, что требования моего ума неправильны (они правильны, и вне их я ничего понять не могу), но потому, что я вижу пределы своего ума. Я хочу понять так, чтобы всякое необъяснимое положение представлялось мне как необходимость разума же, а не как обязательство поверить. Толстой не признавал бездоказательного знания. Он не принимал ничего на веру, кроме самой веры. Вера как сила жизни выходит за пределы компетенции разума. В этом смысле понятие веры есть проявление честности разума, который не хочет брать на себя больше того, что может.

Из такого понимания веры вытекает, что за вопросом о смысле жизни скрыто сомнение и смятение. Смысл жизни становится вопросом тогда, когда жизнь лишается смысла. Я понял, - пишет Толстой, - что для того, чтобы понять смысл жизни, надо прежде всего, чтобы жизнь была не бессмысленна и зла, а потом уже - разум для того, чтобы понять ее. Растерянное вопрошание о том, ради чего жить, - верный признак того, что жизнь является неправильной. Из произведений написанных Толстым вытекает один-единственный вывод: смысл жизни не может заключаться в том, что умирает вместе со смертью человека. Это значит: он не может заключаться в жизни для себя, как и в жизни для других людей, ибо и они умирают, как и в жизни для человечества, ибо и оно не вечно. Жизнь для себя не может иметь никакого смысла... Чтобы жить разумно, надо жить так, чтобы смерть не могла разрушить жизни.

лев толстой смысл жизнь

3. Пять заповедей христианства

Как считает Л.Н. Толстой, суть нравственного идеала наиболее полно выражена в учении Иисуса Христа. При этом для Толстого Иисус Христос не является Богом или сыном Бога, он считает его реформатором, разрушающим старые и дающим новые основы жизни. Толстой, далее, видит принципиальную разницу между подлинными взглядами Иисуса, изложенными в Евангелиях, и их извращением в догмах православия и других христианских церквей.

«То, что любовь есть необходимое и благое условие жизни человеческой, было признаваемо всеми религиозными учениями древности. Во всех учениях: египетских мудрецов, браминов, стоиков, буддистов, даосистов и др., дружелюбие, жалость, милосердие, благотворительность и вообще любовь признавались одною из главных добродетелей». Однако только Христос возвысил любовь до уровня основополагающего, высшего закона жизни.

Как высший, основополагающий закон жизни, любовь является единственным нравственным законом. Закон любви - не заповедь, а выражение самой сущности христианства. Это - вечный идеал, к которому люди будут бесконечно стремиться. Иисус Христос не ограничивается прокламацией идеала. Наряду с этим он дает заповеди.

В толстовской интерпретации таких заповедей пять. Вот они:

) Не гневайся;

) Не оставляй жену;

) Не присягай никогда никому и ни в чем;

) Не противься злому силой;

) Не считай людей других народов своими врагами.

Заповеди Христа - «все отрицательные и показывают только то, чего на известной степени развития человечества люди могут уже не делать. Заповеди эти суть как бы заметки на бесконечном пути совершенства...». Они не могут не быть отрицательными, поскольку речь идет об осознании степени несовершенства. Они - не более чем ступень, шаг на пути к совершенству. Они, эти заповеди, составляют в совокупности такие истины, которые как истины не вызывают сомнений, но еще не освоены практически, то есть истины, по отношению к которым выявляется свобода современного человека. Для современного человека они уже являются истинами, но еще не стали повседневной привычкой. Человек уже смеет так думать, но еще не способен так поступать. Поэтому они, эти возвещенные Иисусом Христом истины, являются испытанием свободы человека.

4. Непротивление как проявление закона любви. Непротивление и есть закон

По мнению Толстого, главной из пяти заповедей является четвертая: «Не противься злому», налагающая запрет на насилие. Древний закон, осуждавший зло и насилие в целом, допускал, что в определенных случаях они могут быть использованы во благо - как справедливое возмездие по формуле «око за око». Иисус Христос отменяет этот закон. Он считает, что насилие не может быть благом никогда, ни при каких обстоятельствах. Запрет на насилие является абсолютным. Не только на добро надо отвечать добром. И на зло надо отвечать добром.

Насилие является противоположностью любви. У Толстого есть по крайней мере три связанных между собой определения насилия. Во-первых, он отождествляет насилие с убийством или угрозой убийства. Необходимость применения штыков, тюрем, виселиц и других средств физического разрушения возникает тогда, когда стоит задача внешнего принуждения человека к чему-либо. Отсюда - второе определение насилия как внешнего воздействия. Необходимость внешнего воздействия, в свою очередь, появляется тогда, когда между людьми нет внутреннего согласия. Так мы подходим к третьему, самому важному определению насилия: «Насиловать значит делать то, чего не хочет тот, над которым совершается насилие». В таком понимании насилие совпадает со злом и оно прямо противоположно любви. Любить - значит делать так, как хочет другой, подчинять свою волю воле другого. Насиловать - значить подчинять чужую волю своей.

Непротивление - больше чем отказ от закона насилия. «Признание жизни каждого человека священной есть первое и единственное основание всякой нравственности». Непротивление злу как раз и означает признание изначальной, безусловной святости человеческой жизни.

Через непротивление человек признает, что вопросы жизни и смерти находятся за пределами его компетенции. Он одновременно вообще отказывается от того, чтобы быть судьей по отношению к другому. Человеку не дано судить человека. В тех же случаях, когда мы как будто бы судим других людей, называя одних добрыми, других злыми, то мы или обманываем себя и окружающих, Человек властен только над собой. «Все, что не твоя душа, все это не твое дело», - говорит Толстой. Называя кого-то преступником и подвергая его насилию, мы отнимаем у него это человеческое право. Отказываясь сопротивляться злу насилием, человек признает эту истину, он отказывается судить другого, ибо не считает себя лучше его. Не других людей надо исправлять, а самого себя.

Человек играет свою собственную роль только тогда, когда он борется со злом в самом себе. Ставя перед собой задачу бороться со злом в других, он вступает в такую область, которая ему не подконтрольна. Люди, совершающие насилие, как правило, скрывают это. Скрывают и от других и от самих себя. В особенности это касается государственного насилия, которое так организовано, что «люди, совершая самые ужасные дела, не видят своей ответственности за них....Одни потребовали, другие решили, третьи подтвердили, четвертые предложили, пятые доложили, шестые предписали, седьмые исполнили». И никто не виноват. Размытость вины в подобных случаях - не просто результат намеренного стремления спрятать концы. Она отражает само существо дела: насилие объективно является областью несвободного и безответственного поведения. Люди через сложную систему внешних обязательств оказываются соучастниками преступлений, которые бы ни один из них не совершил, если бы эти преступления зависели только от его индивидуальной воли. Непротивление от насилия отличается тем, что оно является областью индивидуально ответственного поведения. Как ни трудна борьба со злом в самом себе, она зависит только от самого человека. Нет таких сил, которые могли бы помешать тому, кто решился на непротивление.

Толстой подробно рассматривает расхожие аргументы против непротивления. Три из них являются наиболее распространенными.

Первый аргумент состоит в том, что учение Христа является прекрасным, но его трудно исполнять. Возражая на него, Толстой спрашивает: а разве захватывать собственность и защищать ее легко? А пахать землю не сопряжено с трудностями? На самом деле речь идет не о трудности исполнения, а о ложной вере, согласно которой выправление человеческой жизни зависит не от самих людей, их разума и совести, а от Христа на облаках с трубным гласом или исторического закона. «Человеческой природе свойственно делать то, что лучше». Нет объективного предопределения человеческого бытия, а есть люди, которые принимают решения. Поэтому утверждать об учении, которое относится к человеческому выбору, касается решимости духа, а не физических возможностей, утверждать про такое учение, что оно хорошо для людей, но невыполнимо, - значит противоречить самому себе.

Второй аргумент состоит в том, что «нельзя идти одному человеку против всего мира». Что, если, например, я один буду таким кротким, как требует учение, а все остальные будут продолжать жить по прежним законам, то я буду осмеян, избит, расстрелян, напрасно погублю свою жизнь. Учение Христа есть путь спасения для того, кто следует ему. Поэтому тот, кто говорит, что он рад бы последовать этому учению, да ему жалко погубить свою жизнь, по меньшей мере не понимает, о чем идет речь. Это подобно тому, как если бы тонущий человек, которому бросили веревку для спасения, стал бы возражать, что он охотно воспользовался бы веревкой, да боится, что другие не сделают того же самого.

Третий аргумент является продолжением предыдущих двух и ставит под сомнение осуществление учения Христа из-за того, что это сопряжено с большими страданиями. Вообще жизнь человеческая не может быть без страданий. Весь вопрос в том, когда этих страданий больше, тогда ли, когда человек живет во имя Бога, или тогда, когда он живет во имя мира. Ответ Толстого однозначен: тогда, когда он живет во имя мира. Рассмотренная с точки зрения бедности и богатства, болезни и здоровья, неизбежности смерти жизнь христианина не лучше жизни язычника, но она по сравнению с последней имеет то преимущество, что не поглощается полностью пустым занятием мнимого обеспечения жизни, погоней за властью, богатством, здоровьем. В жизни сторонников учения Христа меньше страданий уже хотя бы по той причине, что они свободны от страданий, связанных с завистью, разочарованиями от неудач в борьбе, соперничеством. Опыт, говорит Толстой, также подтверждает, что люди главным образом страдают не из-за их христианского всепрощения, а из-за их мирского эгоизма. Учение Христа не только более нравственно, но оно и более благоразумно. Оно предостерегает людей от того, чтобы они не делали глупостей.

Таким образом, обыденные аргументы против непротивления являются не более чем предрассудками. С их помощью люди стремятся обмануть самих себя, найти прикрытие и оправдание своему безнравственному и гибельному образу жизни, уйти от личной ответственности за то, как они живут.

Заповедь непротивления соединяет учение Христа в целое только в том случае, если понимать ее не как изречение, а как закон - правило, не знающее исключений и обязательное для исполнения. Допустить исключения из закона любви - значит признать, что могут быть случаи нравственно оправданного применения насилия. Если допустить, что кто-то или в каких-то обстоятельствах может насилием противиться тому, что он считает злом, то точно так же это может сделать и любой другой. Ведь все своеобразие ситуации и состоит в том, что люди не могут прийти к согласию по вопросу о добре и зле. Если мы допускаем хоть один случай «оправданного»убийства, то мы открываем их бесконечную череду. Чтобы применять насилие, необходимо найти такого безгрешного, кто может безошибочно судить о добре и зле, а таких людей не существует.

Толстой считал также несостоятельной аргументацию в пользу насилия, согласно которой насилие оправдано в тех случаях, когда оно пресекает большее насилие. Когда мы убиваем человека, который занес нож над своей жертвой, мы никогда не можем с полной достоверностью знать, привел ли бы он свое намерение в действие или нет, не изменилось ли бы что-нибудь в последний миг в его сознании. Когда мы казним преступника, то мы опять-таки не можем быть стопроцентно уверены, что преступник не изменится, не раскается и что наша казнь не окажется бесполезной жестокостью. Но и допустив, что речь идет о преступнике закоренелом, который бы никогда не изменился, казнь не может быть оправдана, ибо казни так воздействуют на окружающих, в первую очередь близких казнимому людей, что порождают врагов вдвое больше и вдвое злее, чем те, кто были убиты и зарыты в землю. Насилие имеет тенденцию воспроизводиться в расширяющихся масштабах. Поэтому самая идея ограниченного насилия и ограничения насилия насилием является ложной. Именно эта-то идея и была отменена законом непротивления. Насилие легко совершить. Но его нельзя оправдать. Толстой ведет речь о том, может ли существовать право на насилие, на убийство. Его заключение категорично - такого права не существует. Если мы принимаем христианские ценности, и считаем, что люди равны перед Богом, то нельзя обосновать насилие человека над человеком, не попирая законы разума и логики. Поэтому-то Толстой считал смертную казнь формой убийства, которая намного хуже, чем просто убийство из-за страсти или по другим личным поводам. Вполне можно понять, что человек в минутной злобе или раздражении совершает убийство, чтобы защитить себя или близкого человека, можно понять, что он, поддавшись коллективному внушению, участвует в совокупном убийстве на войне. Но нельзя понять, как люди могут совершать убийство спокойно, обдуманно, как они могут считать убийство необходимым. Это было выше толстовского разумения. «Смертная казнь, - пишет Толстой в «Воспоминаниях о суде над солдатом», - как была, так и осталась для меня одним из тех людских поступков, сведения о совершении которых в действительности не разрушают во мне сознания невозможности их совершения».

5. Л.Н. Толстой и его нецерковное христианство

Толстой - это великий мастер художественного слова и великий мыслитель. Вся его жизнь, его сердце и разум были заняты одним жгучим вопросом, который в той или иной степени наложил свой болезненный отпечаток на все его сочинения. Мы чувствуем его омрачающее присутствие в "Истории моего детства", в "Войне и мире", в "Анне Карениной", пока он окончательно не поглотил его в последние годы его жизни, когда были созданы такие работа, как "Моя вера", "В чем моя вера?", "Что же делать?", "О жизни" и "Крейцерова соната". Тот же самый вопрос горит в сердцах многих людей, особенно среди теософов; это поистине - вопрос самой жизни. "В чем смысл, цель человеческой жизни? Каков конечный исход неестественной, извращенной и лживой жизни нашей цивилизации, такой, какая навязана каждому из нас в отдельности? Что мы должны делать, чтобы быть счастливыми, постоянно счастливыми? Как избежать нам кошмара неизбежной смерти?" На эти вечно стоящие вопросы Толстой не дал ответа в своих ранних сочинениях, потому что он сам не нашел его. Но он не мог прекратить бороться, как это сделали миллионы других, более слабых или трусливых натур, не дав ответа, который по крайней мере удовлетворил бы его собственное сердце и разум; и в пяти вышеназванных работах содержится такой ответ. Это ответ, которым на самом деле не может удовольствоваться теософ в той форме, в какой его дает Л.Н.Толстой, но в его главной, основополагающей, насущной мысли мы можем найти новый свет, свежую надежду и сильное утешение. Однако для того, чтобы понять ее, мы должны вкратце проследить тот путь, посредством которого Толстой достиг того мира, который был им найден; ибо пока мы не сможем почувствовать так же, как и понять те внутренние процессы, которые привели его к этому, его решение, подобно любому другому решению жизненной проблемы, останется мертвой буквой, чисто интеллектуальной словесной концепцией, в которой полностью отсутствует жизненная сила; простой спекуляцией, лишенной живой истины и энтузиазма.

Подобно всем думающим мужчинам и женщинам нашего времени, Л.Н. Толстой утратил веру в религию в детстве; ибо такая утрата детской веры - неизбежная в жизни каждого человека - не является, как правило, результатом глубокого размышления; это скорее естественное следствие нашей культуры и нашего общего жизненного опыта. Он сам говорит, что его вера исчезла, и он не знает, как. Но его юношеское устремление к этическому усовершенствованию, продолжало сохраняться еще около десяти лет, постепенно забываясь, и в конце концов совершенно исчезло. Видя вокруг себя торжествующие амбиции, любовь к власти, эгоизм и чувственность; видя презрение и насмешливое отношение ко всему тому, что называется добродетелью, добротой, чистотой и альтруизмом, и не способный иметь ни ощущения внутреннего счастья и наполненности, ни внешнего успеха, Толстой шел по пути, которым движется мир, поступая так, как он видит поступают другие, принимая участие во всех порочных и низменных поступках "благопристойного мира". Далее он обращается к литературе, становится великим мастером слова, наиболее преуспевающим писателем, пытаясь, как он сам рассказывает, скрыть от себя свое собственное невежество, поучая других. В течение нескольких лет он продолжал совершать такое подавление своей внутренней неудовлетворенности, но перед ним все более часто, все более мучительно вставал этот вопрос: Для чего я живу? Что я знаю? И с каждым днем он все яснее видел, что он не может дать на него ответ. Ему было пятьдесят лет, когда его отчаяние достигло наивысшей точки. Находясь на вершине своей славы, счастливый муж и отец, автор многих прекрасных сочинений, наполненных глубочайшим знанием людей и жизненной мудрости, Толстой осознает невозможность дальнейшего продолжения жизни. "Человек не может вообразить себе жизнь без желания благополучия. Желать и приближать это благополучие - это и есть жизнь. Человек исследует в жизни только то, что он может в ней улучшить". Наша наука, напротив, изучает только тени вещей, а не их истинную сущность; и находясь в заблуждении, что это второстепенное и неважное является существенным, наука искажает идею жизни и забывает о своем истинном предназначении, состоящем в проникновении именно в эту тайну, а не в изучении того, что сегодня открывается, а завтра - забывается.

Философия говорит нам: "Вы являетесь частью человечества, поэтому вы должны соучаствовать в развитии человечества и в реализации его идеалов; цель твоей жизни совпадает с целью жизни всех других людей". Но как это может помочь мне узнать, что я живу для того же, для чего живет и все человечество, если мне не сказали, что это такое, для чего должно жить человечество? Почему существует мир? В чем состоит результат того, что мир существует и будет существовать? Философия не дает ответа.

Скептицизм, нигилизм, отчаяние - в эту сторону уводят подобные мысли думающего человека, если он ищет последнее слово Мудрости в науке и философии различных школ. Таково, также, реальное, внутреннее, ментальное состояние, в котором находятся многие люди как внутри, так и вне Теософского общества.

По отношению к этой проблеме жизни Толстой разделяет людей в целом на четыре класса:

Некоторые, обладающие слабым и незрелым интеллектом, счастливо живут в своем невежестве - для них проблема жизни, как таковая, не существует.

Другие достаточно осознают и понимают эту проблему, но намеренно отворачиваются от нее, поддерживаемые благоприятными внешними обстоятельствами, позволяющими им пройти по жизни как бы в состоянии опьянения.

Третью группу составляют те люди, которые знают, что смерть лучше, чем жизнь, прошедшая в заблуждении и невежестве; но они продолжают жить, потому что они не имеют достаточной силы для того, чтобы положить внезапный конец этому обману - жизни.

Наконец, существуют сильные и стойкие натуры, которые осознают весь идиотизм этого фарса, который разыгрывается с ними, и одним ударом кладут конец этой глупой игре.

"Я ничего не мог бы сделать",- говорит он,- "только думать, думать о том ужасном положении, в котором я находился... Мое внутреннее состояние в это время, которое вплотную привело меня к самоубийству, было таково, что все, что я сделал до тех пор, все, что я все же смог бы сделать, казалось мне глупым и дурным. Даже то, что было для меня наиболее дорого в этой жизни, что столь долго уводило и отвлекало меня от жестокой реальности - моя семья и мое творчество - даже это утратило для меня всякую ценность".

Он, наконец, выбрался из этой пропасти отчаяния. "Жизнь - это все,- заключил он,- я, сам мой разум является созданием этой всеобщей жизни. Но в то же самое время Разум - это создатель и последний судья человеческой жизни, присущий ей самой. Каким же образом тогда разум может отрицать смысл последней, не отрицая самого себя и не называя себя лишенным смысла? Следовательно, я могу назвать жизнь бессмысленной лишь потому, что я не познал ее смысл". Убежденный в том, что у Жизни есть смысл, Толстой ищет его среди тех, кто действительно живет - среди людей. Но здесь он снова встречается с разочарованием, горчайшим изо всех, поскольку именно здесь была его последняя надежда. Ибо среди людей он обнаружил единственное решение проблемы жизни, которое покоилось на представлении о вселенной, противоположном разуму, и основывалось на слепой вере, которую он так давно отбросил в сторону.

"Я подверг,- рассказывает он,- дополнительной проверке представления моего разума и обнаружил, что Разум в недостаточной степени отвечает на мои вопросы, поскольку он не рассматривает концепцию Бесконечного (Беспричинного, Вневременного и Внепространственного), потому что он объясняет мою жизнь, проходящую во времени, пространстве и причинной обусловленности, опять-таки в терминах времени, пространства и причинности: такое объяснение на самом деле является логически корректным, но только лишь в терминах тех же самых компонентов, то есть, оставляя исходное и конечное основание жизни - единственное, что нас волнует и интересует - необъясненным. Религия, напротив, делает прямо противоположное: она не признает логики, но знает концепцию Бесконечного, с которой соотносит все сущее и, в некоторой степени, дает правильные ответы. Религия говорит: Ты должен жить согласно закону Божиему; результатом твоей жизни будет или вечное мучение, или вечное блаженство; смысл твоей жизни, которая не уничтожается после смерти, состоит в соединении с Бесконечным Божеством.... Концепция Бесконечного Божества, божественности Души, зависимости человеческих поступков от Бога - таковы представления, которые зародились в сокровенной глубине человеческой мысли, и без которых не было бы никакой жизни, и я также не смог бы существовать".

"Но что же такое Бог? На какой последовательности мыслей основывается вера в его существование и в зависимость человека от него? Если я есть",- рассуждает Л.Н. Толстой,- "тогда должен быть смысл моего бытия, и смысл для такого основания, и некий первичный смысл, и это и есть Бог. Я чувствую успокоение; мои сомнения и сознание своего сиротства в жизни исчезли. Но когда я спрашиваю себя: что есть Бог? Что я должен делать по отношению к нему? - Я обнаруживаю лишь банальные ответы, которые снова разрушают мою веру... Но я имею в себе концепцию Бога, сам факт и необходимость такой концепции,- и никто не может лишить меня этого. Однако, откуда же эта концепция? Откуда же ее необходимость? Эта необходимость является самим Богом. И я снова чувствую радость. Все вокруг меня живет и имеет свой смысл. Представление о Боге - это поистине не сам Бог; но необходимость создания этого представления, стремление к познанию Бога, благодаря познанию которого я и живу,- это и есть Бог, живой и дающий жизнь Бог... Живя в этой мысли, ты действуешь как проявление Бога, и тогда твоя жизнь будет свидетельствовать о существовании Бога".

Толстой вновь обрел веру, "свидетельство невидимых вещей", и его религиозная вера выражалась в течение трех лет его жизни в полном соответствии с наиболее строгими предписаниями православной церкви. Но в конце концов, обнаружив, что церковь и все христианское общество в целом поступает прямо противоположно его главным представлениям об истинной Религии, он оторвался от православия и захотел понять, в чем состоит для него Истина в Религии, путем изучения Нового Завета.

Но прежде чем обсуждать те заключения, к которым он пришел, рассмотрим сначала фундаментальную позицию Толстого с теософской точки зрения. Его аргумент о существовании Бесконечного Бога как необходимого "первоначального основания" человеческого разума, полностью совпадает с аргументами теософов о существовании Космического или Универсального Разума, и как аргумент, он не доказывает ничего сверх того. Зараженный западной привычкой к чувственности, он приписывает Универсальному Разуму антропоморфные черты, которыми последний не может обладать, и, таким образом, сеет семена неестественности и приводит к выводам о тех практических действиях, к которым он пришел впоследствии. В главном он прав; но в попытке удовлетворить требования своей эмоциональной натуры, он впадает в квази-антропоморфизм. Однако, для нас более важно обратить внимание на ту горькую картину, на которой он рисует те ментальные страдания, которые сегодня мучают каждого честного и искреннего мыслителя, и на то, что он указывает путь, единственный путь, на котором возможно спасение. Ибо, исходя из его основной концепции, мы приходим, при тщательном и внимательном рассуждении, к фундаментальным представлениям теософского учения, как мы это увидим впоследствии.

Заключение

Толстого часто упрекают в абстрактном морализме. Что он из-за сугубо моральных соображений отрицал всякое насилие и рассматривал как насилие всякое физическое принуждение и что по этой причине он закрыл себе путь к пониманию всей сложности и глубины жизненных отношений. Однако это предположение неправильное.

Идею непротивления нельзя понимать так, будто Толстой был против совместных действий, общественно значимых акций, вообще против прямых нравственных обязанностей человека по отношению к другим людям. Совсем наоборот. Непротивление, по мнению Толстого, есть приложение учения Христа к общественной жизни, конкретный путь, преобразующий отношения вражды между людьми в отношения сотрудничества между ними.

Отвергая представление о существовании человека исключительно как биологического существа, всецело подчиненного диктату инстинктов, писатель полностью не отрицал власть «природы»над человеком, а также не возлагал все надежды по усовершенствованию человеческого бытия на деятельность его разума. Наоборот, писатель подчеркивал неоднократно, что чрезмерная рационализация бытия человека ни в коей мере не приблизит его к постижению смысла жизни. Только способность личности возвышаться над своим естеством и опираясь на него как на необходимое условие существования, утверждать разумные, истинно человеческие основания бытия, по убеждению Л.Н. Толстого, есть единственный критерий осмысленности ее жизни.

Обессмысливание представления о жизни, происходящее в результате полного порабощения человека «плотью», служит, по Л.Н. Толстому, самым главным препятствием на пути постижения им смысла своей жизни, в то время как освобождение из-под ее власти вновь возвращает его к самому себе как духовному и нравственному, человеческому существу-Homo moralis. Это открытие человека в себе бесконечности своей сущности, которая и становится единственным реальным основанием бесконечности своей существования, и есть, как утверждал писатель, тот высший смысл жизни, который может стать доступен каждому человеку.

Не следует также считать, что Толстой призывал отказаться от противодействия злу. Наоборот, он считал, что противиться злу можно и нужно, только не насилием, а другими ненасильственными методами. Более того только тогда по настоящему можно противиться насилию, когда отказываешься отвечать тем же. «Защитники общественного жизнепонимания объективно стараются смешать понятие власти, т. е. насилие, с понятием духовного влияния, но смешение это совершенно невозможно». Толстой сам не разрабатывал тактику коллективного ненасильственного сопротивления, но его учение допускает такую тактику. Он понимает непротивление как позитивную силу любви и правды, кроме того, он прямо называет такие формы сопротивления, как убеждение, спор, протест, которые призваны отделить человека, совершающего зло, от самого зла, призывают к его совести, духовному началу в нем, которые отменяют предшествующее зло в том смысле, что оно перестает быть препятствием для последующего сотрудничества. Толстой называл свой метод революционным. И с этим нельзя не согласиться. Он даже более революционен, чем обычные революции. Обычные революции производят переворот во внешнем положении людей, в том, что касается власти и собственности. Толстовская революция нацелена на коренное изменение духовных основ жизни.

Л.Н. Толстой видел смысл жизни не в том, чтобы жить, зная, «что жизнь есть глупая, сыгранная надо мною шутка, и все-таки жить, умываться, одеваться, обедать, говорить и даже книжки писать. Это было для меня отвратительно...»-писал он. Признать бессмыслицу жизни Толстой не мог, как не мог видеть ее смысл только в личном благе, когда «живет и действует человек только для того, чтобы благо было ему одному, чтобы все люди и даже существа жили и действовали только для того, чтобы ему одному было хорошо...»Жить так, не заботясь об общем благе, по Толстому, может лишь «животная личность», не подчиняющаяся велению разума.

Идеи Толстого и сегодня актуальны, они оказывают огромное влияние на нравственный мир человека, не то, как он решает для себя вопросы смерти и бессмертия. Не случайно столь часто к ним обращаются в наши дни представители разных философских систем и направлений, включая материалистические.

Реальный философский гуманизм дает такой идеал, определяющий смысл человеческой жизни в ее индивидуальных, личностных и общечеловеческих, социальных параметрах. Этот идеал утверждает вместе с тем диалектическую взаимосвязь природно-биологического и социального, конечного и бесконечного, смерти и бессмертия человека, получающего свои завершенные формы в том, что единство соответствует его сущности в материальной и духовной культуре человека. Именно на этом в конечном счете и основывается регулирующая роль нравственности как в индивидуальной жизни человека, так и в его отношении к смерти. И это позволяет утверждать, что лишь в бессмертии разума и гуманности человека - бессмертие человечества. Таково глобальное предназначение человека и человечества, их ответственность за сохранение жизни и разума на нашей планете, без чего невозможно преодолеть все угрозы, исходящие от неразумности и антигуманизма.

Библиографический список

1.Абрамович Н.Я. Религия Толстого. - М., 1914. - С.140

2.Введение в философию: В 2 т. М., 2000

.Гусейнов А. А. Великие моралисты. М., Республика, 1995

4.Жданов В.А. Любовь в жизни Л. Толстого. М.,1928.-С.58.- 151

5.Розенталь Ì. М. Философский словарь. М., Издательство политической литературы, 2005

Философский энциклопедический словарь. М., 1998

Л.Н. Толстой. Исповедь. Соч. в 32 томах. Т. 16.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Глава 3. От возрождения - к просвещению

1. Философия Возрождения

2. Философские течения и школы Нового времени

3. Философия европейского Просвещения

Глава 4. От немецкой классической философии к современности

1. Немецкая классическая философия

2. В поисках нового основания: между рационализмом и иррационализмом

3. Философия и кризис цивилизации

Раздел III. Русская философия Глава 5. Русская философия: генезис и особенности развития

1. Проблемы возникновения и самобытности философской мысли в Древней Руси

2. Особенности русской философии

Глава 6. Русская философия XVIII-XIX вв.

1. Философия русского Просвещения

2. Русский материализм: м.В. Ломоносов, а.Н. Радищев

3. Западники и славянофилы

4. Философские основы революционно-демократического движения

5. Философские идеи второй половины XIX в.

6. Русский космизм

Глава 7. Русская религиозная философия конца XIX - начала XX в.

1. Особенности формирования русской религиозной философии и ее основные идеи

2. Философские и социально-этические взгляды b.C. Соловьева

3. Философия н.А. Бердяева

4. Философские идеи в творчестве л.Н. Толстого

Глава 8. Философская мысль в россии советского и постсоветского периодов

1. Становление советской философии

2. Догматизация и идеологизация философских исследований в эпоху сталинизма

3. Новые тенденции и направления в философских исследованиях (1960-1980-е гг.)

4. Философские исследования в постсоветский период

Раздел IV. Проблемы онтологии и гносеологии Глава 9. Бытие: сущее и существующее

1. Возникновение категории бытия

2. Проблема бытия в европейской философии

3. Современное понимание и гносеологические перспективы категории бытия

Глава 10. Материя и сознание

1. Материя, пространство, время

2. Сознание как высшая форма психического отражения и объективная реальность

3. Идеальность сознания. Его структура

Глава 11. Теория познания

1. Многообразие форм знания

2. Объект и субъект познания

3. Взаимодействие чувственного и рационального в процессе познания

4. Понятие истины

Глава 12. Диалектическая категория развития и синергетика

1. Концепция развития в диалектической философии

2. Самоорганизация систем как основа их развития

3. Экспликация категории развития

4. Процессы самоорганизации и эволюции систем

5. Самоорганизация и организация в развитии социальных систем

Раздел V. Методология научного исследования Глава 13. Наука как предмет методологического анализа

1. Обыденное и научное знание

2. Методы научного познания

3. Критерии и нормы научного познания

4. Модели анализа научного открытия и исследования

5. Общие закономерности развития науки

Глава 14. Методы анализа и построения научных теорий

1. Общая характеристика и определение научной теории

2. Классификация научных теорий

3. Методологические и эвристические принципы построения теорий

Раздел VI. Социальная философия Глава 15. Предмет социальной философии

1. Социальная философия как знание о всеобщем

2. Социально-философское знание как учение об общественном идеале

3. Развитие социально-философского знания в новоевропейской философии

4. Структура современного социально-философского знания

Глава 15. Предмет социальной философии

Глава 16. Социальное как объект философского познания

1. Категория "социальное": предварительное определение

2. Теоретическое выражение социального в философии

Глава 17. Общество: генезис, природа, сущность

1. Происхождение общества

2. Природа и сущность общества

3. Социальная трансформация

Глава 18. Философская идея истории

1. Особенности философско-исторического знания

2. Формационный подход к анализу исторического процесса

3. Сущность цивилизационного взгляда на историю

4. Связь формационного и цивилизационного подходов к анализу истории

Глава 19. Современный этап всемирной истории

1. Нтр и становление постиндустриального общества

2. Поиски нового понимания сущности общественного прогресса

3. От глобальных проблем к глобализации мира

4. Современные проблемы модернизации незападных стран

Глава 20. Культура и цивилизация

1. Культура и цивилизация: понятия, определения, сущность

2. Содержание и закономерности развития культуры

3. Современные представления о цивилизации

Глава 21. Духовная жизнь общества

1. Понятие, сущность и содержание духовной жизни общества

2. Основные элементы духовной жизни общества

3. Диалектика духовной жизни общества

Глава 22. Российская цивилизация: мегатенденции 2002-2015 гг.

1. Понятие мегатенденции

2. От социальных потрясений - к факторам социальной стабилизации

3. От хаоса - к социальному порядку

5. От вражды и разобщенности - к доверию

6. От формирования и развития рыночной системы - к осознанию ее пределов

7. От парадигмы сиюминутности - к парадигме превентивности

8. От пассивной политики социальной защиты - к эффективной стратегии социального развития

9. От традиционных глобальных проблем - к новым: нейтрализации социальных последствий

Раздел VII. Философия человека Глава 23. Традиции философского изучения человека и современность

1. Проблема человека в истории философской мысли

2. Философская антропология как научная дисциплина и ее предмет

Глава 24. Человек как личность

1. Сущностные характеристики личности

2. Проблемы типологии личности

3. Механизмы социализации личности

Глава 25. Деятельность как способ существования человека

1. Сущность и специфические характеристики деятельности человека

2. Структура, виды, формы и уровни деятельности

Глава 26. Категории человеческой духовности

1. Понятие ценностей и их классификация

2. Жизнь и смерть как финальные ценности человека

Глава 27. Духовно-нравственные и ценностные императивы социальной работы

1. Духовное и нравственное как высшие измерения социального бытия

2. Гуманизм как форма жизненной практики

3. Ценности и нравственные императивы социальной работы

4. Ответственность как конституирующий принцип социальной работы

5. Этические дилеммы и ценностные противоречия в социальной работе

4. Философские идеи в творчестве л.Н. Толстого

Гениальный писатель и глубокий мыслитель Л.Н. Толстой занимает важное место в русской философии второй половины XIX в. В центре его религиозно-философских исканий стоят вопросы понимания Бога, смысла жизни, соотношения добра и зла, свободы и нравственного совершенствования человека. Он выступил с критикой официального богословия, церковной догматики, стремился обосновать необходимость общественного переустройства на принципах взаимопонимания и взаимной любви людей и непротивления злу насилием.

К основным религиозно-философским работам Толстого можно отнести "Исповедь", "В чем моя вера?", "Путь жизни", "Царство Божие - внутри нас", "Критика догматического богословия". Духовный мир Толстого характерен этическими исканиями, сложившимися в целую систему "панморализма". Нравственное начало в оценке всех сторон жизни человеческой пронизывает все творчество Толстого. Его религиозно-нравственное учение отражает своеобразное понимание им Бога.

Для Толстого Бог - это не Бог Евангелия. Он отрицает все те его свойства, какие рассматриваются в православном вероучении. Он стремится освободить христианство от слепой веры и таинства, видя предназначение религии в доставлении человеку земного, а не небесного блаженства. Бог представляется ему не Личностью, которая может открываться людям, а туманным, неопределенным Нечто, неопределенным началом духа, живущим во всем и в каждом человеке. Это Нечто является и хозяином, велящим поступать нравственно, творить добро и уклоняться от зла.

Толстой не верит в божественность Христа, не считает его Богом, но искренне верит словам Христа. Он всей душой воспринял учение Христа о путях жизни, рассматривая его как учителя и наставника, проповедника нравственных ценностей, необходимых для достижения земного блаженства. Христос, считает Толстой, дал некий нравственный закон, следуя которому человек спасается, т.е. становится счастливым в земной жизни, опираясь только на свои силы.

Толстой сам сознавал неясность и двусмысленность своих рассуждений о Боге. В конце жизни он заявлял, что не знает, есть ли Бог, но знает, что есть закон его духовного существа, источник которого он называет Богом. Поэтому главная задача человека - следовать божественным заповедям, ибо только так можно понять смысл жизни и найти пути ее правильного устройства.

Нравственное совершенствование человека Толстой отождествлял с вопросом о сущности жизни. Он оценивает сознательную, культурную и социальную жизнь с ее условностями как жизнь лживую, призрачную и в сущности ненужную людям. И это относится прежде всего к цивилизации. Толстой рассматривает ее как отсутствие у людей потребности сближения, как стремление к личному благосостоянию и игнорирование всего, что прямо не относится к собственной особе, как убеждение в том, что лучшее благо мира - деньги. Цивилизация, считает Толстой, калечит людей, разъединяет их, искажает все критерии оценки человека и лишает людей наслаждения общения, наслаждения человеком.

Для Толстого подлинной, не замутненной цивилизацией является "природная" первожизнь, которая включает в себя вечную природу и звездное небо, рождение и смерть, труд, жизнь, какой ее представляет непредвзятый взгляд на мир простого человека из народа. Именно такая жизнь и является единственно

нужной. И все жизненные процессы, считает Толстой, направляет непогрешимый, всемирный, всепроникающий Дух. Он в каждом человеке и во всех людях, взятых вместе, он вкладывает в каждого стремление к тому, что должно, велит людям бессознательно жаться друг к другу, дереву расти к солнцу, цветам увядать к осени. И его блаженный голос заглушает шумное развитие цивилизации. Только такое натуральное начало жизни и ее первозданная гармония могут способствовать земному счастью человека, утверждает Толстой.

Жизнь воспринимается Толстым как бы в двойственном ракурсе - жизнь в цивилизации и первичная жизнь в самой жизни. Он целиком на стороне первичной жизни, ее "природы", стихийной силы и правды, которые представляются ему божественными. Правда непосредственной жизни, по его мнению, не имеет ничего общего с сознательными и разумными нормами правды, которые установлены цивилизацией. Поэтому Толстой выступает против попыток искусственной и насильственной организации жизни по разуму, сознанию и нормам цивилизации.

В соответствии с пониманием сущности жизни Толстой рассматривает проблему человека и смысла его жизни. По его мнению, в каждом человеке раскрывается особое, лишь ему одному присущее отношение к миру. Это и образует индивидуальность человека, его, по выражению Толстого, "животную личность". Люди привыкли к иллюзии своей особенности, отделенности от мира. Но это осознание своей отдельности вызвано лишь фактом их телесной отдельности. Сама же сфера телесности с ее множественностью и делимостью является бытием временным, призрачным, нереальным проявлением чего-то невременного и непространственного, отмечает Толстой в своем Дневнике .

Настоящее и действительное Я духовной личности проявляет себя в "разумном сознании", Боге. И сущность жизни человека не в его отдельном существовании, бытии, а в Боге, заключенном в нем самом, считает Толстой. Смысл, ценность жизни, по мнению Толстого, составляет любовь как источник нравственной связи человека с миром и окружающими его людьми. Причем любовь трактуется им как этический принцип, как бережное и благородное отношение человека к своему бытию, которое является даром высшей, божественной любви. И сама

1 См.: Толстой Л.Н. Дневник. М., 1916. Т. 1. С. 137.

жизнь, бытие являются поэтому благом, определяющим суть и глубину человеческого существования. Однако, считает Толстой, человек должен осознавать, что дар его личностного бытия дан ему вместе с другими, что благодарная любовь за свое бытие переживается им как любовь и к другим людям, как "всеединство". Оно доступно только тем, кто не оторван от жизни всех остальных людей, которые своим повседневным трудом и своим постоянным общением оберегают дарованное всем людям благо: бытие человечества, жизнь.

Поэтому и смысл жизни человеку открывается лишь тогда, когда он осознает свою божественную сущность, поймет, что его действительное Я есть частица Бога. И понимание этого, считает Толстой, избавляет человека от тягостного душевного состояния, которое он неизбежно ощущает из-за незнания истины о смысле жизни. Эту истину, подчеркивает Толстой, открыл людям Христос, и она едина для всего человечества. Поэтому нужно соединиться всем. Необходимо научить всех людей установить Царство Божие на земле, торжество всеобщего блаженства, имеющего нравственную основу. Понять суть этого Царства может каждый, ибо оно есть внутри каждого. Царство - это есть тот Дух, который дает начало всему и открывает возможность всеобщего блаженства. Путь к нему доступен всем. Нужно лишь познать пять основных заповедей Христа, проникнуться ими.

Церковное учение затемняет понимание этой истины, мороча людям головы ненужными догмами и таинствами. Иерархи церкви не поняли учение Христа, живут телесными интересами, для обеспечения которых и устроили то, что называется церковной жизнью, отмечает Толстой. Этим обусловлена его непримиримая критика официальной церкви.

Наиболее полно нравственную позицию Толстого раскрывает его учение о непротивлении злу насилием. Толстой исходил из предположения, что Бог установил в мире закон Добра, которому должны следовать люди. Сама по себе человеческая природа естественно благостна, безгрешна. И если человек творит зло, то только по незнанию закона Добра. Добро само по себе есть разумное, и лишь оно ведет к жизненному благополучию и счастью. Осознание этого предполагает "высшую разумность", которая всегда хранится в человеке. В отсутствии такого выходящего за рамки повседневной жизни понимания разумности и заключается зло. Понимание добра сделает невозможным появление зла, считает Толстой. Но для этого важно

"пробудить" в себе высшую разумность путем отрицания обычных представлений о разумности повседневной жизни. А это вызывает душевный дискомфорт переживания людей, ибо всегда страшно отказаться от привычного, видимого ради необычного, невидимого.

Отсюда активное обличение Толстым зла и лжи реальной жизни и призыв к немедленному и окончательному осуществлению добра во всем. Важнейшим шагом в достижении этой цели является, по убеждению Толстого, непротивление злу насилием. Для Толстого заповедь непротивления злу насилием означает безусловное нравственное начало, обязательное для исполнения всеми, закон. Он исходит из того, что непротивление не означает примирение со злом, внутреннюю капитуляцию перед ним. Это особый вид сопротивления, т.е. неприятия, осуждения, отвержения и противодействия. Толстой подчеркивает, что, следуя учению Христа, все деяния которого на земле были противодействием злу в его многообразных проявлениях, необходимо бороться со злом. Но эту борьбу следует полностью перенести во внутренний мир человека и осуществлять ее определенными путями и средствами. Лучшими средствами такой борьбы Толстой считает разум и любовь. Он верит, что если на любое враждебное действие отвечать пассивным протестом, непротивлением, то враги сами прекратят свои действия и зло исчезнет. Применение насилия по отношению к ближнему, которого Заповедь требует любить, лишает человека возможности блаженства, душевного комфорта, считает Толстой. И наоборот, подставление щеки и подчинение чужому насилию только укрепляет внутреннее сознание собственной нравственной высоты. И это сознание не сможет отнять никакой произвол со стороны.

Это учение Толстого отличают непоследовательность, абстрактность, противоречивость, и не случайно оно критиковалось такими мыслителями, как И. Ильин, Е. Трубецкой, Н. Бердяев, С. Франк. Они считали, что Толстой допускает ошибку в самой постановке проблемы, игнорируя основные условия возможности такой постановки. Это - наличие подлинного, а не абстрактного зла, правильность его восприятия, сила любви, практическая необходимость пресечения зла.

Отсутствие хотя бы одного из этих условий, замечает Ильин, делает неверными и вопрос, и ответ.

Толстой не раскрывает содержание самого понятия зла, которому не следует противиться. И поэтому идея непротивления носит абстрактный характер, существенно расходится с реальной жизнью. Толстой не хочет видеть разницы в прощении человеком своего врага ради спасения своей души и бездеятельностью государства, например по отношению к преступникам. Он игнорирует, что зло в своих разрушительных действиях ненасытно и что отсутствие противодействия только поощряет его. Заметив, что отпора нет и не будет, зло перестает прикрываться личиной добропорядочности и проявляет себя открыто с грубым и нахальным цинизмом.

Все эти непоследовательности и противоречия вызывают определенное недоверие к позиции толстовского непротивления. Оно приемлет цель - преодоление зла, но делает своеобразный выбор о путях и средствах. Это учение не столько о зле, сколько о том, как не следует его преодолевать. Проблема не в отрицании противления злу, а в том, всегда ли насилие может быть признано злом. Эту проблему последовательно и четко Толстой решить не сумел.

Однако, несмотря на противоречивость и непоследовательность своих религиозно-философских исканий, нетерпимость Толстого к насилию и лжи, его протесты против равнодушия и отчужденности людей составляет ценность его учения. "Он мог иногда заблуждаться в своем главном искании истины, но он заставлял работать мысль, нарушал самодовольство молчания, будил окружающих от сна и не давал им утонуть в застое болотного спокойствия" .

Итак, развитие русской философии в целом, ее религиозной линии в частности подтверждает, что для понимания российской истории, русского народа и его духовного мира, его души важно познакомиться и с философскими поисками русского ума. Это обусловлено тем, что центральными проблемами этих поисков были вопросы о духовной сущности человека, о вере, о смысле жизни, о смерти и бессмертии, о свободе и ответственности, соотношении добра и зла, о предназначенности России и многие другие. Русская религиозная философия активно способствует не только приближению людей к путям нравственного совершенствования, но и приобщению их к богатствам духовной жизни человечества.

1 Коше А. Л.Н. Толстой // Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников. М., 1978 Т. 2. С. 196.

ЛИТЕРАТУРА

Бердяев Н.А. О русской философии. Свердловск, 1991.

Бердяев Н.А. Философия творчества культуры и искусства. М., 1994. Т. 2.

Дунаев М.М. Православие и русская литература. М., 1998.

Зенъковский В.В. История русской философии. Л., 1997. Т. 2. Ч. 1.

Ильин И.А. Соч. М., 1993.

Ильин В.В., Солнцев Н.В., Чалов Н.М. Русская философия в лицах. М., 1997.

Солнцев Н.В. Русская философия: Имена. Учения. Тексты. М., 2001.

Соловьев B.C. Собр. соч.: В 2 т. М., 1998.

Толстой Л.Н. Путь жизни. М., 1993.

Толстой Л.Н. Исповедь. В чем моя вера? А., 1991.

Франк С.Л. Духовные основы общества. М., 1992.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

В чем особенности формирования русской религиозной философии?

Каковы основные идеи В. Соловьева?

В чем суть проблемы свободы и творчества в трактовке Н. Бердяева?

В чем непоследовательность и противоречивость учения Л. Толстого о непротивлении злу насилием?